– Три, – смутился ученый. – Слаб, люблю камешки.
– И роскошную жизнь тоже, – резюмировал Лыков. – Номер вон какой дорогой. Откуда у вас деньги на все это, Петр Никодимович? Разве Филиппов мог платить своему ассистенту большое жалованье?
– Значит, речь пойдет о Филиппове? – фальшиво удивился собеседник.
– О нем. Я веду дознание его смерти по личному распоряжению министра внутренних дел.
– А чего там дознавать? Смерть случилась от естественных причин, так в газете было написано.
– Что же вы не пришли на похороны учителя?
Разуваев скривился:
– Какой он мне учитель?
– А разве нет?
– Нет, – отрезал физико-химик. – И никогда им не был. Он работодатель, причем скупой.
– Откуда в этом случае капиталы?
– Наследство, откуда же еще.
– А почему убежали из России?
– Господин Лыков, – перешел на фальцет Разуваев, – что за выражения? В чем вы меня обвиняете, поясните! Я не сбежал, а уехал. Легально, по заграничному паспорту. Ищу здесь работу, в Германии сильная наука, я хочу найти настоящую достойную службу, а не прозябать, как в Петербурге.
– Нашли?
– Пока нет.
Сыщик помолчал. Формально его визави предъявить нечего. Он не террорист, а ученый, выехал на законных основаниях. Как получить от человека нужные сведения? Пожалуй, стоит попробовать вежливый тон.
– Прошу извинить меня, Петр Никодимович, если мои слова вас задели. Мы с графом зададим вам несколько вопросов и уйдем. Никаких обвинений в ваш адрес со стороны власти действительно нет. Есть лишь просьба помочь в дознании.
– Ну, уже лучше, – смягчился Разуваев. – Почту своим долгом помочь Департаменту полиции. Слушаю вас внимательно.
– Вы удивились, увидев нас. И сказали, что вас обещали оставить в покое. Что это значит?
– Дело было так. Когда я обратился в Петербургское охранное отделение за паспортом, то имел беседу с подполковником Сазоновым. Он так же, как и вы, интересовался опытами Михаила Михайловича. Я знал, что охранка следила за Филипповым. Более того, и сам Михаил Михайлович знал это. Подполковник желал выяснить, не имел ли покойный связей с враждебными элементами.
– Что вы ему ответили?
Разуваев выпятил толстый живот и с достоинством сказал:
– Я мог бы адресовать вас к подполковнику. Но так и быть, расскажу. Мне как ассистенту не приходилось участвовать в подобного рода разговорах.
– Каких именно?
– Тех, что интересуют охранное отделение. Чистая наука, и только наука. Опыты, эксперименты, обработка результатов, ведение лабораторных журналов… То, что называется рутиной.
– И когда вы так ответили Якову Григорьевичу, он обещал оставить вас в покое?
– Именно. Подписал заграничный паспорт и отпустил.
– Петр Никодимович, – вмешался в разговор Олтаржевский, – тогда вопрос к вам как к ученому. Что же изобрел доктор Филиппов?
– Да ничего он не изобрел, – желчно ответил физико-химик. – Заблуждался и переоценивал результаты экспериментов.
– Но успешные опыты в Риге!
– А чего такого успешного случилось в Риге?
– Говорят, Филиппов вернулся с последних исследований очень довольный. И рассказывал всем, что еще два эксперимента, и работа закончена. Он собирался описать свое открытие в сборнике Академии наук.
– То-то бы все посмеялись, – ответил Разуваев. – Для вашего сведения, граф. В Риге Филиппову удалось перенести энергию небольшого взрыва на расстояние пять метров. Это чуть больше двух саженей. И поднять ею на воздух, якобы по радиоволне, другой заряд. Но ведь это была обычная детонация! Она известна любому артиллеристу. Мы спорили с ним, в итоге поссорились, но я так и не убедил доктора, что он ошибается. И вообще, разрыв мой с Филипповым был уже неизбежен. Мы по-разному оценивали результаты его работы. Он был сильный математик, не спорю. И химик приличный, все-таки ученик самого Мейера. Но физик никакой! Вот и заблуждался. Михаила Михайловича раздражали мои возражения и мой скептицизм. Мы были близки к ссоре. С мая я стал искать другую службу, лучше в Германии. И попросил от Михаила Михайловича рекомендательных писем.
– Он их вам дал? – поинтересовался Лыков.
– Обещал дать, когда закончим оставшиеся опыты.
– То есть вы должны были расстаться без конфликта?
