Я никогда не считал себя фаталистом, но сейчас отчетливо понимал, что события развиваются словно по заранее намеченному плану. Ощущение неизбежного конца раз за разом возвращало меня к сравнению с бомбой, снабженной часовым механизмом, на циферблате которого оставалось до обидного мало времени, и с этим чувством я ничего не мог поделать. На сей раз все попытки избавиться от тревог были безуспешны.
Даже воспоминания о лихо проведенных когда-то операциях, всегда служившие мне внутренней опорой в минуты серьезных сомнений, не помогали. Тогда у меня было больше дерзости, мальчишеского запала, желания во что бы то ни стало доказать свой профессионализм. Сегодня я несравненно лучше подготовлен, но былого куража уже нет. Старость? Все чаще я вспоминал деда, его слова: «Ну а дальше, Леня, сам разберешься». Трудно, дед, разобраться, ох, как трудно! А каково было деду в лагере – десять лет под дулом автомата в тайге, за колючей проволокой? Интересно, что его держало в жизни, что позволяло надеяться на лучшее будущее?..
Но чувства чувствами, а усталость все равно победила. Я заснул, но тревога не покидала – мне снились кошмары.
Проснувшись, я не сразу понял, что нахожусь в шалаше и пока ничего плохого не случилось. В прошлом ночные ужасы меня тоже посещали, причем несколько раз, и в настолько непростые периоды жизни, что даже приходилось идти к рабби за советом. Мой улыбчивый рабби объяснил, что, во-первых, сны – это всегда хорошо. Считается, что с человеком, не видящим снов, наверху не хотят разговаривать. Во-вторых, Бог возвращает наши души в этот грешный мир на исправление. Если мы что-либо натворили в предыдущей жизни, то здесь обязаны расплатиться за свои деяния, ведь в духовном мире подобное притягивает подобное: обидел кого-то раньше – тебя обидят тут, убил кого-то – убьют тебя. Другими словами, в земном мире мы обязаны прочувствовать все то, что натворили в прошлой жизни. Но Бог любит некоторых людей. Во сне за ними гоняются, их калечат, даже убивают, с ними случаются разные неприятные вещи. Человек просыпается в холодном поту, что в действительности хорошо: прочувствовав и пережив ужас, очищаешься. Каждый такой сон Каббала считает отработкой греха, совершенного в прошлом или даже в предыдущей жизни. Однако не стоит забывать и высказывание Талмуда: «Сон – одна шестидесятая часть смерти». Каким же образом сон связан со смертью? Когда мы спим, бо´льшая часть души покидает тело, и оно в малой дозе принимает нечистоту смерти. А когда просыпаемся, то душа возвращается в тело и «дух нечистоты» удерживается лишь в кончиках пальцев. Вот почему существует древний обычай «нейгл васер» (вода для ногтей): сразу после пробуждения, не опуская ног на пол, следует омывать руки водой, с вечера оставленной возле кровати. Таким образом, сон может быть, с одной стороны, частью смерти, но с другой – малым пророчеством!
Стряхнув остатки неприятных видений, я привстал, насколько позволяла высота шалаша, и сделал несколько шагов к выходу, обнаружить который в полной темноте было совсем непросто. Все, чего бы ни касалась рука, отдавало ледяным холодом и влагой.
«Неужели за несколько часов нас занесло снегом? Как же Конин выбрался наружу? Ведь последний час дежурил он». Я нащупал в нагрудном кармане миниатюрный фонарик и в ту же секунду услышал звук разгребаемого снега.
– Товарищ майор, подъем! Вы меня слышите?
– Слышу, Толя, слышу. Ты сам-то как вышел?
– Да точно так же, не без дружеской помощи.
Меньше чем через пять минут бойцы, облаченные в белую маскировочную одежду, стояли в строю.
В нескольких словах, не останавливаясь на подробностях, я разъяснил суть задания, о котором никто из участников похода до сих пор практически ничего не знал.
– Десять минут на завтрак, пять – на уничтожение следов привала. Сейчас, – я поднес руку к глазам, – два тридцать пять. В два пятьдесят переходим границу.
Четыре лейтенанта шли мерным спортивным шагом друг за другом на расстоянии метров в пятьдесят-шестьдесят. За ними двигался я, замыкали цепь сержанты. Снежная буря, плясавшая в первой половине ночи по ту сторону границы, наконец-то стихла, и дикий лес встретил нас почти абсолютной тишиной, в которой слышалось лишь поскрипывание лыжных полозьев и частое дыхание лыжников.
