– Только что врубился маршевый. Меняем курс.
– Куда? Зачем? Кто приказал?
– Я, – ответил Сарасти, показавшись в дверях.
Все замолчали. Сквозь кормовой люк в вертушку просачивался скрежет. Я пинганул систему промразверстки «Тезея»: фабрика перенастраивалась на массовое производство легированной керамики.
Радиационная защита. Твердый, плотный материал, массивный и очень простой, в отличие от управляемых магнитных полей, на которые мы обычно полагались.
Из своей палатки, моргая спросонья, выбралась Банда.
– Какого хрена? – проворчала Саша.
– Смотрите!
Сарасти потянулся к КонСенсусу и встряхнул его.
Не инструктаж – ураган: гравитационные колодцы и орбитальные траектории, симуляции касательного напряжения в аммиачно-водородных грозовых тучах; стереоскопические ландшафты, погребенные под фильтрами всех длин волн от радио– до гамма-излучения. Я видел точки излома, точки перегиба и нестабильные равновесия; складки катастроф в пятимерном пространстве. Наращивания с трудом переваривали такой объем информации, а биологический полумозг с трудом осознавал краткое резюме.
Там, внизу, на самом виду, что-то пряталось.
Аккреционный пояс Бена вел себя скверно, но простым глазом его хулиганство было не заметить. Сарасти пришлось проанализировать траектории чуть ли не всех планетезималей[30], камней и крупинок. И ни он, ни их с Капитаном совместный интеллект не могли назвать эту круговерть следствием некоего давнего возмущения. Пыль не оседала; ее часть маршировала по указке чего-то, что даже сейчас протягивало невидимую руку с вершин облачного слоя и срывало обломки с орбиты.
Не все обломки находили цель. Экваториальный пояс Бена постоянно мерцал практически мимолетными метеорными вспышками, гораздо более слабыми, чем яркие следы скиммеров. Однако все упавшие камни не вписывались в распределение частот. Казалось, временами отдельные куски орбитального мусора просто выпадают в параллельную вселенную, или что-то проглатывает их в нашей. Объект вращался вокруг Бена с периодом в сорок часов; так низко, что едва не касался атмосферы, и не был заметен ни в видимом свете, ни в инфракрасном, ни в радио диапазоне. Он остался бы нашей фантазией, если бы один из скиммеров огненным следом не прожег под ним атмосферу прямо на глазах у «Тезея».
Этот кадр Сарасти зафиксировал и увеличил: яркий инверсионный след пересекал наискось вечную ночь Бена, на полпути неожиданно сползал на пару градусов левее и возвращался в прежнее положение, практически выходя из поля зрения корабля. На снимке виднелся луч застывшего света, а посередине хорошо просматривался сегмент. Там, где скиммер отклонился в сторону примерно на ширину волоса.
Сегмент длиной девять километров.
– Вот замаскировался, – ошарашенно пробормотала Саша.
– Не слишком удачно, – Бейтс вынырнула из переднего люка и поплыла по ходу вращения корабля. – В отраженном свете предмет вполне прилично виден, – на полпути к палубе она зацепилась за перила лестницы, по инерции развернулась ногами вниз и опустилась на ступеньки. – Почему мы не засекли его раньше?
– Слабая освещенность, – предположил Шпиндель.
– Но дело же не только в инверсионных следах. Посмотри на тучи, – действительно, на облачном покрове Бена можно было различить такие же еле заметные искажения.
Бейтс ступила на палубу и шагнула к столу:
– Следовало раньше заметить.
– Остальные зонды артефакта не наблюдают, – отметил Сарасти. – А этот приближается под более широким углом: двадцать семь градусов.
– Углом к чему? – переспросила Саша.
– К линии, – пробормотала Бейтс, – между ними и нами.
На тактической диаграмме все видно: «Тезей» падал к планете по предсказуемой дуге, но сброшенные нами зонды не заморачивались гомановскими орбитами[31] – они мчались отвесно вниз, всего на пару градусов отклоняясь от гипотетической линии, соединяющей корабль с центром Большого Бена.
Кроме одного. Он зашел со стороны и разоблачил фокус.
– Чем дальше от нашего курса, тем очевиднее расхождение, – нараспев произнес Сарасти. – Полагаю, в плоскости, перпендикулярной траектории движения «Тезея», объект виден отчетливо.
