Марина поняла все слишком хорошо.
— Ты собираешься упорхнуть и бросить меня одну?
— Я тебе не нянька. Встретимся в Дублине.
Марина тщетно пыталась ее задержать.
— Постой, постой, я ведь не похожа на Анхелу, не знаю, как зовут ее друзей, даже не говорю по-английски. Подожди!
Однако Лилиан не остановилась. Фея выпорхнула в теплую ночь и улетела. Удрученная Марина проводила взглядом исчезающий под лунным светом силуэт крохотного светлячка.
Ответ феи ясно прозвучал в ее ушах:
«Ты всегда мечтала стать Анхелой. Настала пора осуществить свою мечту. Шевели мозгами!»
Марина облокотилась на подоконник и выглянула из окна. Ночной ветерок трепал листья измученного жаждой клена, на который она иногда выплескивала воду из стакана. В этом августе клен, пожалуй, засохнет, ибо Марина впервые в жизни не сможет поливать его. Ей хотелось бы посочувствовать бедному клену, но на ее лице мелькнула улыбка.
Марина печалилась, ибо понимала, что с ее стороны нечестно воспользоваться предложением какой-то феи и коварным вирусом, выдавая себя за свою замечательную сестру. Ей стало грустно, ибо отец не думал об английском языке, который ей придется изучать, а лишь о том, как сэкономить на отбивных, которые он будет уписывать за обе щеки. Еще грустнее, что мать, готовясь выдать Марину за Анхелу, будет все время твердить ей, что обезьяна остается обезьяной, даже если ее нарядить в шелка.
Марина грустила, потому что умирающая, но обворожительная Анхела сама предложила ее вместо себя, позволив младшей сестре ступать по той же земле, по которой ходил Патрик; подарила ей свою фею, пожелала счастья и назначила своей избавительницей.
Избавительницей от чего? Почему Анхела верила, что Марина может спасти ее, выдав себя за нее? Как так получилось, что Марина стала для Анхелы последней надеждой? И почему ей вдруг стало весело, хотя со всех сторон ее обступали проблемы?
Марина хотела тихо улыбнуться, но вместо этого громко расхохоталась.
Вот в чем ее проблема! Она здорова, и ее душу не волнуют чужие беды. Она с радостью готова бросить на произвол судьбы лысого математика, родителей, город после ядерного взрыва и сестру, болевшую ветрянкой. Какой позор!
Вот так. Пожертвовать всем ради путешествия в Дублин, чтобы найти ирландца с фотографии, ставшего для нее источником любовных грез.
И ей ни на минуту не стало бы стыдно, даже если бы ей этого хотелось. Но Марина не знала, хочет она этого или нет.
Жизнь грустна и радостна, как танго и сальса.[13]
Марина обмахивалась веером справа налево, прогоняя прочь угрызения совести, забывая обиды и обретая утраченные надежды.
Если феи существуют, тогда все возможно.
Если жизнь дарит шанс изменить свою ненавистную внешность, она не будет столь глупа, чтобы упустить его.
Если обожаемый ею Патрик был настоящим и живым, она перевернет все, пока не найдет его.
Марина впервые заранее предвкушала большое удовольствие от того, что будет носить одно имя без приставок.
«Меня больше не станут звать “сестрой Анхелы”. Я буду просто: Angela, yes, of course».[14]
Лилиан мужественно сдерживала слезы, пока девочка дергала ее за волосы — один, второй, третий раз — тут фея не выдержала, вскрикнула, а малышка рассмеялась. Она была озорной и веселилась, точно пикси. Именно эти зеленые и злопамятные существа, которые притворяются добрыми, научили ее докучать всем другим волшебным обитателям леса. И конечно, Лилиан не придавала этому значения.
Это была ее девочка. Малышка обожала фею, следовала за ней повсюду, слушала ее песни, засыпала, когда та рассказывала ей сказки, ела из ее рук и, несмотря на большие и злобные глаза, у нее было доброе сердце.
Поцелуи девочки стоили всего золота мира. Малышка была самой красивой, самой белокурой, самой достойной спутницей короля, и именно она откроет конный выезд Туата Де Дананн, когда ей стукнет пятнадцать лет. Но пока этот день еще не настал, девочка будет игрушкой Лилиан. Сейчас малышка изучала языки, хорошие манеры и пела, точно фея.
— Сыграем в прятки? — предложила она и очаровательно улыбнулась.
Лилиан тут же согласилась.
— Но прятаться будешь ты, — предупредила она девочку.