Вечером, когда все закончилось, она сидела на веранде. Чарли в своей комнате наверху стучал по клавишам компьютера. Вышел Попс, встал возле ее кресла, держа в руках бутылку пива. Уэнди потягивала белое вино. Оба начали разглядывать звезды.
— Я готов ехать.
— Какое «готов» после пива?
— Да я только одну.
— Не важно.
Он сел.
— Все равно сперва надо поговорить.
Уэнди сделала глоток. Так странно: спиртное убило ее мужа, убило Хейли Макуэйд. Однако же вот — выпивают ясным прохладным весенним вечером. В другой раз на трезвую голову она, возможно, попробовала бы разыскать в этом глубокий смысл.
— О чем?
— Я приезжал в Нью-Джерси не только посмотреть, как вы тут.
— Тогда зачем?
— Мне пришло письмо от Арианы Насбро.
Уэнди молча уставилась на него.
— Я встречался с ней на этой неделе. Несколько раз.
— И?..
— И решил простить. Отпущу, не стану больше цепляться. Джон бы одобрил. Если в нас нет сострадания, то что есть?
Уэнди промолчала, вспомнив Кристу Стоквелл, которая простила причинивших ей боль ребят-студентов. Она сказала тогда: «На ненависть уходит столько сил — вцепишься в нее и упустишь более важное». Фил Тернбол дорого заплатил за этот урок. Месть, ненависть — цепляешься за них и рискуешь упустить главное.
С другой стороны, Ариана Насбро — не студентка, учинившая безобидный розыгрыш. Это человек, который пьяным сел за руль, причем не в первый раз, и убил Джона. Но мысль о Дэне не отпускала: будь он жив, простил бы? Можно ли вообще сравнивать их ситуации? А если можно — что с того?
— Извини. Не могу ее простить.
— Я и не прошу. Уважаю твои чувства, но и ты уважай мое решение. Сумеешь?
Уэнди поразмыслила.
— Вроде бы да.
Некоторое время они молчали; слов не требовалось.
— Я жду, — сказала Уэнди.
— Чего?
— Что насчет Чарли?
— То есть?
— Ты объяснил ему, зачем вернулся?
— В этом доме решаешь ты. — Попс встал, отправился укладывать последние вещи, а через час уехал.
Включили телевизор. Уэнди недолго посидела рядом с сыном, глядя на мерцающий экран, потом сходила на кухню и вернулась, протягивая конверт.
— Что это? — спросил Чарли.
— Тебе письмо. От Арианы Насбро. Читай. Захочешь поговорить — я наверху.
Она приготовилась ко сну, но дверь не закрыла, стала ждать. Вскоре услышала шаги на лестнице, обхватила себя руками. Чарли заглянул в комнату.
— Я — спать.
— Ты в порядке?
— В полном. Сейчас говорить не хочу, ладно? Мне надо подумать.
— Хорошо.
— Спокойной ночи, мам.
— Спокойной ночи, Чарли.
Два дня спустя перед матчем окружного чемпионата по лакроссу — встречались женские команды риджвудской и касселтонской школ — на поле устроили памятную церемонию. Во время минуты молчания на табло вспыхнула надпись: «Парк Хейли Макуэйд».
Тэд с Маршей, естественно, пришли. Их дети — теперь лишь двое, Патрисия и Райан, — стояли рядом. У Уэнди, которая наблюдала издалека, разрывалось сердце. Под именем Хейли возникла новая строчка: «Не в нашем доме», — напоминавшая родителям не устраивать у себя вечеринок со спиртным. Марша тут же отвела глаза от табло, стала рассматривать толпу, заметила Уэнди, слегка кивнула. Та ответила тем же. Вот и все.
Когда началась игра, Уэнди зашагала прочь со стадиона. Поодаль стоял уже вышедший на пенсию следователь Фрэнк Тремонт — в том же жеваном костюме, что и на похоронах.
Уокер, явившийся на церемонию в полном обмундировании и при оружии, беседовал с Мишель Файслер, которая делала репортаж для «Эн-ти-си». Она заметила Уэнди и отошла, оставив ее наедине с шерифом. Тот стал неловко переминаться с ноги на ногу и спросил:
— Как вы?
— Хорошо. А Дэн Мерсер ни при чем.
— Да.
— Эд Грейсон убил невинного человека.
— Знаю.
— Этого нельзя так оставить. Его надо отдать под суд.
— Даже если он считал Мерсера педофилом?
— Даже «если».
Уокер промолчал.
— Вы слышите меня?
— Конечно. Сделаю все возможное.
Шериф не прибавил «но» — незачем. Уэнди изо всех сил восстанавливала доброе имя Мерсера, но это мало кого волновало; в конце концов, умер — значит умер. Она взглянула на Мишель, которая наблюдала за толпой, делая пометки в том самом блокнотике, и кое о чем вспомнила.
— Послушайте, что вы тогда говорили о порядке событий?
