Хлоупа — раньше за собой подобной роскоши не замечал — начали грызть сомнения. Нет, ему не было стыдно. Но в определенной степени неловко — да.
Душевное заблуждение? Слабость? Возрастное? Отчего его «второе я» не находило себе места даже в самых отдаленных закоулках армированного житейскими невзгодами тела?
Да, он совершил ошибку. К бизнесу отношения не имеющую. Лишь счастливая случайность, от него не зависящая, не привела к печальному исходу. Понимание этого заставляло нервничать. Дабы немного облегчить душевные муки, он, не признававший иного бога, кроме чистогана, вдруг начал поститься. Так продолжалось несколько дней. А во вторник вечером, сам того не осознавая, открыл «Молитвослов». И начал читать. Спать лег на удивление умиротворенным: сказались то ли убаюкивающая ритмичность церковной риторики, то ли чудовищное самовнушение.
Как бы то ни было, наутро он неожиданно для себя отправился в собор св. Анны. Успел аккурат к чтению чинопоследования. Признаться, слушал не очень внимательно — никак не мог сосредоточиться. Но вот священник, наконец, кладет крест и евангелие. Торжественно звучат слова: «Благословен Бог наш всегда, ныне и присно и во веки веков. Аминь!» Наступает время величайшего из церковных таинств — исповедей.
Открыться перед Всевышним собралось на удивление мало народа. Поэтому ждать пришлось недолго. Вот и его очередь подходить к исповедальному аналою.
— Се, чадо, Христос невидимо стоит перед тобою, приемля исповедание твое. Я же только свидетель, — заученно произносит батюшка, повторявший эту фразу (как она должна ему приесться!), наверное, миллион раз. — Господи, прими его, потому, что он к Тебе пришел в покаянии. Если мне его жалко, то, конечно, и Тебе его жалко даже больше, чем мне. Я его спасти не могу. Я могу с ним чем-то поделиться, в чем-то помочь. Но Ты можешь его преобразовать!
И уже — обращаясь непосредственно к заблудшей овце:
— Грешен ли, раб Божий?
— Отче! — промямлил вдруг осипшим голосом Хлоуп. — Я пребываю в растерянности. Осознавая всю низость своего поступка…
— Не волнуйся! Когда человек приходит ко мне со своим грехом, я этот грех воспринимаю как свой, потому что этот человек и я — едины. И те грехи, которые он совершил действием, я непременно совершал, мыслью или желанием, или поползновением. Не мучайся, сын мой, откройся господу своему! Ведь исповедь — ключ к Царствию Небесному.
— Мой грех, с одной стороны, тяжел. С другой, это всего лишь кратковременное, вполне извинительное, безрассудство.
— Сын мой, к исповеди нужно готовиться. Но даже если ты этого не сделал, то не должен поддаваться искушению себя оправдать. Ибо при желании оправдать можно любые, даже самые отвратительные, поступки. Итак, я внемлю..
— Существует человек, которому я желал зла. И однажды сатана шепнул: «Ты должен с недругом расправиться!»
Хлоуп вдруг замолчал. Что он делает?! Прямо наваждение какое-то. В его ли интересах откровенничать? Ну, что из того, что существует тайна исповеди?! Разве ему от этого легче? И священник, черт лохматый, вишь, как вытаращился! С немалым, поди, интересом слушает изо дня в день сей бесконечный, полный самых низменных страстей, сериал под нестареющим названием «Человеческая комедия». И не надоест!
Как будто отвечая на мысленные терзания Хлоупа, служитель культа произнес:
— Продолжай, раб божий…
Встать и уйти? Что-то удержало. Ладно, вытерпит эту садомазохистскую экзекуцию до конца. Чем он, если на то пошло, рискует?
— Откровенно говоря, если бы не воля слепого случая…
— Божьего промысла, сын мой. Исключительно Божьего промысла!
— …я бы бедолагу, как пить дать, отправил на тот свет. Однако, в результате…, — тут Хлоуп на секунду запнулся, — …Божьего промысла преступления удалось избежать. Вот, собственно, и весь грех.
— Истинно верующий есть воин Христа, и всю свою жизнь он ведет борьбу с грехом. В этой битве бывают победы, но не обходится без отступлений, а то и временных поражений. Но как бы ни были велики грехи, Господь, в своем бесконечном милосердии, вновь возводит падших, и дарует им раскаяние и духовную силу для отвержения зла.
