Старец опрометью бросился к воротам, вскочил на оставленного на привязи верблюда и тотчас же покинул жуткий город. Он спустился на землю со спины верблюда только через сутки бесконечной тряски, когда понял, что ему удалось добраться до прибрежных зарослей у южной оконечности Лобнора. И только здесь старик осознал, что не достиг ни одной из целей, ради которых отправлялся в Лоулань. Он хотел забрать спрятанные ценности. Он хотел поклониться могилам предков. Наконец, он хотел вдоволь, до пресыщения, налюбоваться видами берегов Лобнора — озера, у которого он когда-то жил. Но все эти планы напрочь забылись при виде мертвецов в крепости Лоулань…
Когда старик понял, что до берега Лобнора не так уж и далеко, он снова поднялся на верблюда, и уже через полстражи вышел на берег озера, которое, действительно, было очень похоже на Лобнор. Спешившись, он обратил свой взгляд на водную гладь, и первое, что бросилось ему в глаза — несколько башен кроваво-красного цвета. Одна из них взметнулась очень высоко; маковки других таких же красных башен едва приподнимались над ее основанием. Старик долго смотрел на башни. Ему и в голову не могло прийти, что увиденное им принадлежит нашему миру. Оставалось только удивляться тому, какую удивительную и многокрасочную картину создало все то же озеро, подернутое мелкой рябью волн…
Снова поднявшись на верблюда, старик отправился прочь из этих мест. Теперь ему казалось одинаково странным и необычным и то, что он увидел прежде, в Лоулане, и то, что наблюдал только что, на озере. А когда такие странные видения являются во множестве, то это может значить только одно: ярится, гневается Речной Дракон. Иначе как же это все понимать?…
Вернувшись в Шаньшань, старик никому не сказал ни слова о том, куда он ходил и какие странные видения ему явились. Сам же пришел к такому выводу: для того чтобы успокоить Речного Дракона, жители Шаньшаня должны как можно быстрее возвратиться в родные места, в Лоулань.
Несмотря на случавшиеся порой крайне жестокие схватки, подобные той, какую довелось увидеть в Лоулане престарелому путешественнику, в целом во время правления императора Сюань-ди империя Хань вполне владела положением в Западном крае. Во второй год царствования под девизом Шэнь-цзюэ (60 г. до н. э.) император Сюань-ди даже установил должность сиюй духу — Всеохраняющего Западный край — и пожаловал ее Чжэн Цзи. После того как Чжэн Цзи обосновался в городе Улэй (Енгишар) царства Гуйцы (Куча), территории Западного края окончательно перешли под руку Хань. Торговля между империей и государствами края процветала: так, через северные земли Лоуланя караваны с Запада проходили едва ли не каждый день…
В 8 г. н. э. в Хань началась смута; власть в империи узурпировал Ван Ман. При нем Хань в своей политике перестала обращать внимание на государства Западного края, и в результате на этих землях вновь начались неурядицы. Этим не замедлили воспользоваться сюнну, которые опять стали проникать в Западный край. Их усилия привели к тому, что некоторые царства скоро перестали подчиняться ханьскому Всеохраняющему.
Шаньшань, впрочем, всегда оставался в лагере сторонников Хань: ведь его жители решились покинуть Лоулань, где жили многие поколения их предков, только для того, чтобы заново отстроить свою страну под покровительством империи. Могли ли эти люди изменить решению полагаться на Хань, принятому ими за счет Лоуланя? К тому же, если снова подчиняться Сюнну, то зачем было тогда перебираться в Шаньшань? Тогда терялся сам смысл исхода…
Конечно, сейчас среди жителей Шаньшаня можно было но пальцам пересчитать тех, кто помнил времена Лоуланя, но в душе все понимали, что сам смысл ухода из Лоуланя состоял в полном и окончательном разрыве с Сюнну. Шаньшань при любом развитии событий должен подчиняться Хань, а его люди — вернуться на свою родину, в Лоулань. А для жителей Шаньшаня слово «Лоулань» по-прежнему означало «город, в который нужно вернуться»…
Тем временем в Китае закончилась поднятая Ван Маном смута, и на престол вступил император Гуаи-у-ди.[21] Однако теперь Хань была гораздо слабее, чем прежде, и потому Западный край продолжал бурлить. Набеги же сюнну на эти земли становились все более яростными.
