— А в «Винном погребке в Таллине»… тут несколько женщин.
— Нет. В «Винном погребке» действие происходит лет двадцать пять назад. Совсем иная генерация… Она должна быть намного моложе…
— Но по звездным пейзажам и земляничным полянам в галактиках не очень-то восстановишь женское лицо…
— Ну и что? У нас есть картины, и выбора, альтернативы нет.
— А некоторые из акварелей просто кричат…
— Что? Повтори…
— Я сказал, на некоторых из акварелей просто крик.
— Крик?
— Да. Крик… А как это иначе назвать?
— Называть иначе не надо… Ты заговорил о причине. Но где портрет женщины, кому он кричит. Кто она — эта женщина?
— Это я тебя спрашиваю! Кто? — сказал Олег.
— А горячие пирожки с мясом любишь?
— Очень. Давай.
— А вот взгляни на эту репродукцию.
— Я ее помню. Это «Салон самолета».
— А откуда летит самолет?.. Обворожительная стюардесса…
— Да, пожалуй…
— Красота ее, конечно, преувеличена. Здесь чувствуется особое, даже ревнивое отношение автора к стюардессе. В ней есть собирательные черты. А нам с тобой нужен конкретный образ…
— Кстати, насколько я знаю Прибалтику, такой приятный сервис с горячим кофе и горячими пирожками ожидает только тех пассажиров, которые летят из Таллина. И все это за сорок копеек в воздухе.
— Да, она очень похожа на эстонку. Ты прав, Олег… феноменальная наблюдательность и фантастическая память…
— Что за патетика, профессор?
— Это не патетика. Стюардесса и салон самолета писались не с натуры… не с натуры… А все детали переданы точно. Абсолютно точно. Даже пар идет из кофейных чашечек, меняясь в цвете… Дело в том, что это одна из первых картин. Здесь еще есть в манере некий натурализм и конкретность. Здесь свобода цвета все-таки скована и подчинена конкретным деталям.
— А остальные картины написаны в другой манере? И не по памяти?
— Нет. Все картины написаны по памяти. За исключением двух-трех, и, надо признать, самых слабых. Видимо, конкретность сковывала автора. И он перестал ей доверять.
— И ты снова будешь утверждать, что все это произошло за одну весну? По-моему, на изменение манеры у художников уходят годы, десятки лет?
— Верно, Олег, верно. Но здесь все исключительно. Художник, видимо, чувствовал, что у него нет этих десяти лет. Что у него всего на это — только один или два дня… или даже несколько часов.
— Ваграм, а ты не увлекаешься?
— Нет… А вот теперь взгляни на «Автопортрет» Виктора Карина.
— Вадима. Вадима Карина, а не Виктора.
— Извини. Просто мне имя Виктор больше нравится.
— Мало ли что тебе нравится…
— Хорошо. Вадима. Постараюсь не забыть… И там, и тут одни и те же краски — на «Автопортрете» и «В салоне самолета». Одна и та же информация цветом. Одно ироническое настроение. Когда я посмотрел первый раз, я вздрогнул от ощущения, что здесь не две картины, а одна. Их невозможно разделить, как будто парный портрет. Значит, обе картины автор писал одновременно.
— То есть Карин любил стюардессу?
— Я ищу преступника.
— Ничего себе поворотик. Неужели Карин любил стюардессу?
— Знакомство Карина с будущей любимой женщиной произошло здесь, в этом салоне самолета. Это для меня бесспорно, как бесспорно и то, что смерть Карина была не первой и не последней… И сама драма началась раньше, чем он был убит…
Но тут крупным планом есть еще вторая женщина. Именно она сидит рядом с Кариным. Правда, они оба сидят к нам спиной.
— Эту загадку нам с тобой и надо разгадать. Лицо женщины, что сидит к нам спиной. И дать этой женщине имя. Условное имя.
— А ее называй как тебе удобнее.
— Прекрасно, вот картина — «Ника Самофракийская»… Назовем ее Никой. Просто Ника. Коротко и просто.
— Ты чем-то огорчен?
— Нет… Нет… Садимся в самолет и летим вместе с Никой, Кариным и стюардессой. Это был, конечно, вечерний рейс. Освещение в картине вечернее. Итак, рейсом Таллин — Москва… Посмотрим, как произошло это знакомство…
