Но сюжет картины был Гро подсказан первым консулом. Об этом свидетельствует и первоначальный эскиз картины, где Наполеон изображен несущим чумного больного в своих объятиях. Однако он был отвергнут, как слишком уж неправдодобный. В окончательном варианте генерал Бонапарт являл собой олицетворение лучших человеческих качеств. Но, возможно, здесь был еще один подтекст, на который обратил внимание советский искусствовед А. Д. Чегодаев: то, что генерал Бонапарт, а в 1804 г. уже император Франции, спокойно решался "на такое непостижимое, сверхъестественное, чудесное деяние, говорило наглядно и ясно о его сверхъестественной, чудодейственной силе этого необыкновенного человека" [115]. А вера в эту сверхъестественную силу со стороны французского народа для императора была уже просто необходима.
Затем Гро создал еще более сложную и вместе с тем эффектную по философскому восприятию картину "Наполеон во время битвы при Эйлау" (1808 г.). Наполеон изображен - об этом свидетельствует содержание произведения сторонником мира, вынужденного вести "навязанную ему" войну [116].
В 1808 г. появился официоз империи - картина Давида "Коронация". Лучше всего об этом произведении отозвался один из братьев Гонкуров в дневниковой записи 5 июня 1863 г.:
"Видел картину Давида "Коронация". Нет, никогда самый плохой ярмарочный живописец не писал картины нелепей и глупей. Возвышение в глубине - этот кусок превосходит все, что только можно вообразить. Головы придворных чудовищ.
И перед этой-то картиной Наполеон снял шляпу и сказал: "Давид, приветствую вас!". Эта картина.-отмщение тому режиму. О, только бы она не погибла! Пусть она останется, пусть живет как образец официального искусства Первой империи: ярмарочное полотно - и апофеоз величайшего из балаганных шутов" [117].
Возвышение Наполеона нашло отражение в поэзии, музыке, архитектуре. Первые стихи появились еще в 1797 г.: "Песня об Аркольском мосте" Фр. Понсара и Э. Кине, "Куплеты о возвращении Бонапарта в Париж" А. Дефонтена и Ж. Барре; в следующем году: "Наполеон в Египте" К. Бартелеми и О. Мери; в 1799 г.: "Песнь о сражении" Руже де Лилля, автора "Марсельезы"; после 18 брюмера, в годы консульства: "Маренго" Э. Дебро, "Звезда Почетного легиона" Ж. де Нерваль и т. д. [118]. Официальным поэтом стал А.-В. Арно, автор большого количества стихов, поэм и кантат к императорским праздникам [119].
Многие архитектурные монументы, водруженные в столице, преследовали одну цель: прославление Наполеона и его армии. "Вы признаете только те сооружения, государь, которые посвящены вашей славе и позволяют иностранным подданным восхищаться вашим великолепием", - писал императору В. Денон, ставший хранителем Музея Наполеона [120].
Это любование собой отметил и секретарь Наполеона Бурьенн. Первый консул не позволял, чтобы слава "о нем хоть на секунду умолкала" [121]. С этой целью он распорядился публиковать в "Мониторе" с небольшими перерывами "описание египетского похода". Его не смущало то обстоятельство, что армия в Египте была, по существу, брошена на произвол судьбы и новый командующий Ж.-Б. Клебер оказался неожиданно в крайне тяжелом положении. В "Мониторе", наряду с описанием похода, было опубликовано воззвание первого консула к восточной армии, где были такие слова: "Доверяйте Клеберу так же, как и мне. Он это заслужил". После этих слов, резонно говорит Бурьенн, никому бы не пришло в голову, что Наполеон фактически бежал из Египта и что письмо самого Клебера было полно обвинений в его адрес [122].
Иной раз первый консул вдохновлял близких к нему литераторов на написание политических произведений. Так, 1 ноября 1800 г. в Париже появилась анонимная брошюра "Сравнение между Цезарем, Кромвелем, Монком и Бонапартом", вызвавшая большой общественный резонанс [123]. На первых ее страницах утверждалось, что удивительная судьба Бонапарта "заставляет сравнивать его со всеми выдающимися людьми, которые действовали на мировой сцене". Дальше шли сравнения с Кромвелем, о чем тогда много говорили в обществе. "Он был, - писал автор о Кромвеле, - апостол, вождь и, если хотите, герой гражданской войны" [124]. Но в то же время Кромвель подготовил казнь Карла I, был лицемерен, уничтожал своих противников, в общем он, как считал автор, вполне мог служить моделью Робеспьеру. "Следовательно, английский узурпатор был обычный злодей и далеко не блестящий герой. Это был скорее вождь партии, но не вождь нации. Он имел умную голову, но его душа не была возвышенной" - таков суровый вывод [125].
