Настроение Байрона и вправду переменилось, как только они добрались до столицы и поселились в доме герцогини Девоншир, хотя суеверному поэту мог не понравиться адрес – Пикадилли-Террас, 13. Аннабелла вспоминала, что «десять дней он был добрее, чем когда-либо». Хобхаус, отдоживший поездку за границу, чтобы увидеться с другом, зашел на следующий день (Наполеон только что совершил побег с Эльбы, и Хобхаус мечтал увидеть волнения в Париже). Ночью он записал в своем дневнике, что Байрон «советует мне не жениться, хотя у него и лучшая из жен».
Скоро дела и издание книг завладели вниманием Байрона. Кроме переговоров с Хэнсоном о судьбе Ньюстеда, ему приходилось встречаться с Киннэрдом, который помогал издавать «Еврейские мелодии», и с Мерреем, который с нетерпением ожидал других произведений Байрона, – со дня женитьбы поэт написал совсем мало. Литературная репутация Байрона по-прежнему была высока. Во время Пасхальной недели Сэмуэль Тейлор Кольридж прислал ему длинное и хвалебное письмо с просьбой помочь найти издателя. Он не обиделся на сатиру Байрона «Английские барды…» и намекнул, что будет очень благодарен за рекомендацию Меррею. Байрон ответил, что с радостью займется просьбой Кольриджа, просил автора «Раскаяния» написать еще какую-нибудь драму и извинялся за свою сатиру: «Часть, касающаяся вас, бесстыдна, пуста и вздорна…»
Вскоре Байрон уже погрузился в круговорот прежней лондонской жизни: по утрам посещал Меррея, чтобы поговорить с писателями, собирающимися у него, ходил в театр, наносил визиты Дугласу Киннэрду и леди Мельбурн. Аннабелла не часто сопровождала его и чувствовала себя одиноко. Повинуясь неотвратимому року, который так сильно ощущался в жизни Байрона, она пригласила Августу погостить в их новом доме. Почему она не приняла за дурное предзнаменование временную доброту Байрона? Невозможно не увидеть в этом поступке жажду добровольного мученичества, которая делала ее жизнь с мужем невыносимой. Попытку Байрона разубедить ее Аннабелла, несомненно, восприняла как жест доброй воли, на который не могла согласиться. «Глупо, что ты пригласила ее в наш дом, вот увидишь, что после этого для тебя все будет по-другому». В первых числах апреля Августа приехала в Лондон. Но вначале напряжение смягчалось другими интересами Байрона в столице.
В городе проездом на пути во Францию находился Вальтер Скотт. Они с Байроном переписывались после публикации «Чайльд Гарольда» и восхищались произведениями друг друга. 7 апреля Меррей с гордостью записал в своем дневнике: «В этот день лорд Байрон и Вальтер Скотт впервые встретились и были мной представлены друг другу. Они беседовали почти два часа». Среди присутствующих были кумир Байрона Уильям Гиффорд, Джеймс Босуэлл, сын биографа Джонсона, и Уильям Сотби. Впоследствии сын Меррея вспоминал, что увидел «двух величайших поэтов своего времени, оба были хромы и вместе ковыляли по лестнице. Они продолжали встречаться на Элбемарл-стрит почти каждый день…».
Взгляды Байрона и Скотта на политику и религию были разными, но они благородно избегали открытых столкновений. Скотт считал, что через несколько лет Байрон может изменить свои взгляды. На что Байрон довольно резко отвечал: «Полагаю, вы один из тех, кто предрекает, что я стану методистом». Скотт возражал: «Нет, не думаю, что ваше превращение будет столь обыденным. Мне кажется, вы скорее примете католичество и будете искупать свои грехи суровым покаянием…» Байрон внимательно выслушал, улыбнулся и, казалось, согласился с мнением Скотта. Вероятно, консерватизм Скотта был несколько уязвлен вольными разглагольствованиями Байрона, однако Скотт в своих воспоминаниях отзывается об этом более мягко, говоря, что Байрону доставляло удовольствие упражняться в остроумии, направленном против государственных чиновников, и его отнюдь не вело сильное убеждение. «В глубине души я назвал бы Байрона патрицием из принципа». Скотт заметил затаенную грусть Байрона, но не стал интересоваться ее причинами. А Байрон, в свою очередь, как всегда было в общении с друзьями, тонко чувствовал те предметы, на которые их взгляды совпадали, и без всякого намерения обмануть собеседника опускал те свои суждения, которые могли бы неприятно поразить более подверженного предрассудкам шотландца.
