Лорд Байрон. Заложник страсти - страница 128

В сравнениях с Англией прослеживалось давнее злорадное чувство Байрона по отношению к родному острову, «нашему облачному климату и холодным женщинам».

Тем временем история подошла к ироническому завершению: Лаура и граф пригласили мужа Лауры для разговора; она поступила плохо по отношению к нему, но спокойно приняла его, и муж с графом, любовником Лауры, остались добрыми друзьями.

10 октября Байрон закончил поэму, названную им «Беппо», и вновь обратился к «Чайльд Гарольду». Даже во время работы его не оставляло убеждение в том, что он и все современные поэты пошли по ложному пути. Байрон написал Меррею: «Я еще больше убедился в этом после того, как недавно перечитал наших классиков, особенно Поупа… Я был изумлен неизмеримой разницей в смысле, гармонии, восприятии и даже воображении, страстях и изобретательности между маленьким поэтом времен королевы Анны и нами, поэтами нашей империи… Если бы мне выпала доля начать заново, я стал бы следовать достойному образцу».

Как обычно, литературные труды Байрона не мешали его светской жизни. Уильям Стюарт Роуз и братья Киннэрд, видевшиеся с ним в сентябре и принесшие ему произведение Фрира, уехали, но в течение всей осени Байрон виделся с другими англичанами. Он познакомился с Ричардом Белгрейвом Хоппнером, британским советником в Венеции, и был очарован его манерами и тактом. Советник был сыном известного портретиста Джона Хоппнера, контрадмирала. Сам он тоже изучал живопись, но был скорее любителем, к тому же пробовал силы в литературе. Он был женат на швейцарке. Хоппнеры гордились дружбой с поэтом и окружили его заботой и вниманием. Вскоре Байрон стал давать Хоппнеру книги, а тот, в свою очередь, много занимался делами Байрона, особенно когда поэт не жил в Венеции. Мечтая о спокойной жизни, Байрон снял виллу Хоппнера в Эсте на Эвганейских холмах, но был там только один раз.

С Хобхаусом Байрон прожил в Ла-Мире до ноября, когда холодные ночи в насквозь продуваемых ветром комнатах старого дворца вынудили их вернуться в Венецию. В день отъезда они отправились на гондоле к Лидо, чтобы подышать воздухом Адриатики и полюбоваться закатом над лагуной. 21 ноября лошади Байрона и сено для них из Ла-Миры были паромом переправлены в Лидо. После этого Байрон с Хобхаусом наслаждались бешеной скачкой по песку.

10 декабря Байрон получил долгожданные вести о том, что Ньюстед был продан его товарищу по Хэрроу, майору, а впоследствии полковнику Томасу Уайлдману за девяносто четыре с половиной тысячи фунтов[24]. Мысль о возможности наконец-то уплатить долги, которые составляли более тридцати тысяч фунтов, и о появлении устойчивого источника дохода принесла облегчение, и Байрону стало легче думать о других обязательствах. Он написал Шелли, что желает принять участие в воспитании дочери и просит прислать девочку в Италию. Шелли собирался провести зиму в Пизе и сам хотел привезти девочку, но обстоятельства помешали ему. Он сообщал, что Клер подумывала назвать дочь своим именем, но «откладывает эту важную церемонию, пока не узнает, нет ли у вас склонности к другому имени». У Байрона она и в самом деле была. Он написал Киннэрду: «Шелли написал мне из Марлоу о моей дочери, последней незаконнорожденной, которая, кажется, уже красавица. Не придумаешь ли, куда поместить ее здесь или в Англии? Я признаю и буду сам воспитывать ее, дам ей свою фамилию, но в другом написании (Biron, а не Byron), чтобы отличать от законной дочери, и назову ее Аллегра, венецианское имя».

Во время последних недель пребывания Хобхауса в Венеции Байрон вел более насыщенную светскую жизнь, чем обычно. Со своим другом он посещал литературный салон графини Альбрицци. Они часто ужинали на постоялом дворе Пеллегрино или у Хоппнеров, ходили в театр или в оперу в Сан-Бенедетто, большей частью смотреть комедии или фарсы, и их излюбленным драматургом был Гольдони. 20-го числа они были в Сан-Лукке и слушали Сгриччи, импровизатора. 29 декабря в ложе Хоппнера они слушали оперу Россини.