Это был спектакль, в котором каждый участвовал лично и вовлекался в происходящее, потому что осознавал значимость этого события — того, что это преображение города, которое случается раз в жизни и может никогда не повториться. По всему городу Комитет по организации подготовил поразительные сюрпризы. Когда, например, в районе здания Конной гвардии вы могли наблюдать матч по пляжному волейболу? Давайте скажем честно, большинство из нас никогда не видело эту игру прежде — я, например, правил не знаю и не знаю, сколько игроков в команде. И вот мы оказывались там, в окружении зданий старого Адмиралтейства, Даунинг-стрит и замечательного ансамбля XVIII века из портландского камня архитектора Уильяма Кента, а прямо посередине — эта песчаная площадка, на которой извиваются полуголые игроки и откуда доносятся глухие удары.
Каждый из этих объектов интересен по-своему, но во всех ощущение особости возникало из соединения разного, из противопоставления. Этим поразила меня наша Олимпиада в отличие от других — смешением старого и нового, которое и есть дух Лондона, города, который все время строится, где в древнюю застройку исподволь проникают сверкающие современные здания или пристройки, и все они выглядят еще интереснее от такого соседства.
А если пойти в Гринвич-парк — можно было увидеть конные соревнования, где лошади вздымались на дыбы на фоне Госпиталя архитектора Рена, а за этим шедевром Рена — башни причала Кэнэри, и лошади прыгают под мелодию «Прыжок» Ван Халена. Когда в конце первой недели пришло время соревнований по атлетике, все убедились, что этот стадион — шедевр дизайна. Даже на утренних соревнованиях он казался (и был) переполненным людьми, и почти все спортсмены говорили, что никогда не слыхали такого шума.
С такой психологической обработкой и в такой среде публика становилась очень восприимчивой к радостным событиям, а тут как раз начали побеждать британские атлеты — наши атлеты, в которых иные из нас — по незнанию или из-за пессимизма — успели разочароваться.
Первое золото взяли женщины-гребцы Хизер Стэннинг и Хелен Гловер, затем Брэдли Уиггинс, затем парнишка с фермы в Дорсете победил весь мир в стрельбе, а затем уже, казалось, не было ни одного вида, в котором команда Британии не могла бы победить. Мы побеждали не только в технически сложных видах спорта, таких как велосипедный, парусный, конный и гребной — то есть «сидячих» видах, как их издавна в шутку называют. Британские спортсмены побеждали также в беге и прыжках — в тех видах, которые не требуют дорогой экипировки и в которых британцы противостояли лучшим представителям из семи миллиардов жителей планеты — и выигрывали.
Без сомнения, это чувство патриотизма — это слияние в едином порыве с чьим-то индивидуальным усилием и достижением — сводило зрителей с ума от радости. На стадионе, на велодроме, в центре водных видов спорта голосовая поддержка была как ударная волна, как звук истребителя, преодолевающего звуковой барьер, и эта поддержка словно несла британских спортсменов быстрее всех. В Итон-Дорни, на соревнованиях по гребле, рев бушующей толпы звучал как трубный глас.
Все это вовлекало зрителя в борьбу, и зачастую он вместе со спортсменом плакал от радости победы или горечи поражения. Порой даже комментаторы ВВС не могли унять дрожь в голосе, а иногда публика просто рыдала. Кто сказал, что британцы не эмоциональные люди? Это был невиданный аттракцион рыданий.
Вскоре стало очевидным, что такое эмоциональное отношение распространяется не только на британских атлетов, а на всех участников. Бурные аплодисменты приветствовали любое проявление спортивного характера, любое преодоление неудач. Мы подбадривали спортсменов из Франции, из Австралии, даже Мит Ромни был прощен (после нескольких его неосторожных замечаний о степени готовности Лондона), когда стало известно, что его жена была совладелицей одной из лошадей в соревнованиях по выездке. Какая-то эйфория охватила население, как будто нас опрыскали эндорфинами или добавили серотонин в водопроводную воду. Она распространялась со спортивных объектов на миллионы телезрителей. В городах и поселках по всей стране традиционно красные колоннообразные почтовые ящики красили золотой краской в честь спортсменов-победителей, и после четырех лет спада в экономике, и ровно через год после захлестнувших Лондон и другие британские города беспорядков какое-то необъяснимое ощущение мира и благополучия, казалось, снизошло на весь народ или, по крайней мере, тех многих, кто подхватил этот вирус. Социологи и антропологи смогут объяснить это явление, но мне оно показалось эпидемией благожелательных настроений, в чем-то схожей с сентиментальной печалью, охватившей нас после смерти Дианы, принцессы Уэльской, только на этот раз чувства были позитивными.
