Лондон по Джонсону. О людях, которые сделали город, который сделал мир - страница 167

В нескольких сотнях метров от моего офиса завершают строительство здания The Shard («Осколок»), и, как бы вы ни относились к проекту Ренцо Пиано, это будет самое высокое офисное здание в Европе, при этом The Shard — ничто по сравнению со строительством в Олимпийском парке, в Восточном Лондоне, в районе доков, и по сравнению с потенциальной реконструкцией выставочного центра «Эрлс Корт», застройкой в Баттерси, Кройдоне и других местах.

В каком-то смысле наши проблемы решаются просто: надо привести в порядок образование, надо продолжать инвестировать в транспорт, надо строить больше доступного жилья, устранить проблемы с авиацией и занять людей работой по теплоизоляции десятков тысяч домов — и тогда Лондон продолжит вести Соединенное Королевство к экономическому возрождению и вызывать восхищение всего мира. Ушедшие поколения лондонцев создали этот город-сад, с его парками и платанами и сложнейшими инженерными решениями, которые позволяют миллионам людей жить в одном месте и при этом быстро и удобно передвигаться по городу. Некоторые из них были гениями, чьи идеи преобразили мир. Но большинство остались неизвестными.

Они оставили нам в наследство гораздо больше, чем конгломерат драгоценных зданий, взглядов и транспортных систем. Они создали то, что так ценили римляне — глобальный бренд. Они оставили нам город с такой репутацией, которая заставляет людей стремиться сюда, чтобы топать по Лондонскому мосту в поисках денег, пищи, славы, дружбы — всего того, что заставляет человеческие существа вертеться.

Да, в конечном итоге это лондонцы — череда лондонцев, растянувшаяся на 2000 лет, — создали этот всемирный бренд и магнетизм этого города. Или как сказал величайший поэт и драматург Лондона: «И что есть город, как не люди?»

Большую часть времени я не мог даже смотреть на это. Первые несколько минут финального забега на 5000 метров казалось, что мы движемся к конфузу национального масштаба.

Наш бегун был не просто где-то позади. Он был самым что ни на есть последним. Что же это за тактика такая? Потом темп начал расти, шум толпы усилился, стал напоминать неистовство римской толпы в Колизее и сотрясать алый навес стадиона.

Британский бегун начал выдвигаться вперед, обгоняя остальных одного за одним, и вся гонка пошла уже явно быстрее, проходя круг за 61, а не за 71 секунду, и худые ноги бегунов двигались так быстро, их руки дергались так резко, что они просто сливались перед глазами. Не слишком уверенно знатоки начали делать прогнозы на победу: эфиопы, кенийцы, американцы.

А я снова заволновался, потому что бежать оставалось пару кругов, а Мо, казалось, застрял на четвертой или пятой позиции, его тонкую фигуру затирали более крепкие атлеты, решительно действуя и шипами кроссовок, и локтями, — и в ту минуту казалось маловероятным, что он возьмет хоть какую-нибудь медаль. Но потом, когда они вышли на последний круг, он сделал то, о чем мы все молились.

Неделю назад он говорил, что после победы на дистанции 10000 метров страшно устал, и многие решили, что и психологически он истощен, и у него нет бодрости, которая необходима для финального рывка. И все-таки он нашел силы для невероятного спурта.

Следующие 45 секунд вся страна находилась в каком-то припадке. Банки пива остались на полу, все подались вперед. Пульс нации участился. Руки вскинулись к лицам. Кровь взрывала капилляры. Раздавались непроизвольные вскрики.

По всему Соединенному Королевству в тот солнечный августовский вечер толпы стояли и следили за событиями на больших экранах, детей усадили на плечи взрослых, чтобы они не пропустили историческое событие. На станции метро «Лондонский мост» сотни людей начали скандировать его имя, в Гайд-парке — десятки тысяч. А олимпийский стадион как будто превратился в ревущую турбину: казалось, что рев зрительской толпы физически вращает его.

Когда до финиша осталось несколько сот метров, на плечах этого тонкого парнишки из Фелтема было четыре или пять соперников, и каждый раз, когда кто-то из них пытался вырваться вперед, мы еще громче орали его имя. «Мо! Мо! Мо!» — орала толпа, это имя сливалось в мощный неразличимый гласный звук, который гнал его к линии финиша, он летел как ветер и сумел сдержать последний отчаянный рывок соперника — 22-летнего эфиопа Гебремескеля, хотя оба они, казалось, прибавили в конце. Когда он пересек финишную линию, от изумления и восторга он просто вытаращил глаза с ослепительно чистыми белками.