— И ваше, миссис Кемп. Спасибо за угощение.
Лиза лежала пластом, едва дыша, с закрытыми глазами. Доктор щупал ей пульс.
— Не везет мне последнее время… — Миссис Ходжес облизнула губы. — Вторая покойница за десять дней, не считая младенцев.
— Ай-ай-ай.
— Конечно, первая была всего-навсего проститутка, а им и счет другой, верно? Они не то что порядочные женщины вроде нас с вами.
— Ваша правда, миссис Ходжес.
— А все ж таки пускай и они живут, проститутки, я имею в виду. Кто знает, как они на эту дорожку ступили. Не наше дело осуждать.
— У вас доброе сердце, миссис Ходжес. Этакая редкость нынче.
— Что есть, то есть. Хотя для моего спокойствия, да и для работы лучше бы мне быть посуровее. Я всегда это говорила. Чего мне только делать не доводилось; а все же я так скажу: я работу свою люблю, несмотря ни на что. А ведь заметьте, миссис Кемп: не всякая повитуха из любви трудится, сколько корыстных-то развелось!
Некоторое время каждая молча потягивала свое бренди.
— Легко ли, когда в мои-то годы этакое с дочкой. — Миссис Кемп вернулась к предмету, не перестававшему ее тревожить. — Я сама из порядочной семьи, у нас ничего подобного отродясь не бывало. Нет, миссис Ходжес, я самым законным манером в церкви венчалась, хоть сейчас могу свидетельство о браке показать, а дочка этакое вытворила. В голове не укладывается. А ведь я ей хорошее образование дала, миссис Ходжес, заботой ее окружила. Ни в чем она отказа не знала; я на работе надрывалась, чтоб ей сладко жилось, а она меня опозорила, всю семью опозорила!
— Как я вас понимаю, миссис Кемп!
— Я сама из порядочной семьи, а муж мой покойный, так он двадцать пять шиллингов в неделю зарабатывал, семнадцать лет на одном месте проработал. А когда преставился, его начальник уж до того красивый венок на похороны прислал, и еще говорил, никогда у них такого честного, такого хорошего работника не бывало. А я-то! Я свой материнский долг до конца исполнила, дочку только добру учила. Конечно, не всегда мы с ней, как это называется, процветали, но я ей примером была, и каким примером! Да она бы и сама подтвердила, кабы сознание к ней вернулось.
Взгляд миссис Кемп затуманился мыслительным процессом.
— Как сказано в Библии, — наконец подытожила миссис Кемп, — она мои седины опозорила. Давайте-ка я все-таки покажу свидетельство о браке. Не хочется Лизу сейчас бранить, очень уж ей худо, а только ежели оклемается, будет нам о чем потолковать.
В дверь постучали.
— Будьте так добры, миссис Ходжес, сходите поглядите, кого там еще принесло. Я не могу — ревматизма замучила.
Миссис Ходжес открыла дверь. На пороге стоял Джим.
Он был очень бледен, и бледность, оттененная темными бородой и волосами, придавала ему зловещий вид. Миссис Ходжес отшатнулась.
— Кто это? — воскликнула она, оборачиваясь к миссис Кемп.
Джим отодвинул ее и прошел прямо к кровати.
— Доктор, она очень плоха?
Доктор вопросительно взглянул на Джима.
Джим зашептал:
— Это из-за меня. Она умирает, да?
Доктор кивнул.
— Господи! Что я наделал? Я во всем виноват! Лучше б это я умер!
Джим взял в ладони Лизину головку, и слезы брызнули у него из глаз.
— Она еще жива? Жива?
— Ей недолго осталось, — отвечал доктор.
Джим склонился над нею.
— Лиза! Лиза, поговори со мной! Лиза, скажи, что прощаешь меня! Скажи что-нибудь!
Голос его срывался. Вместо Лизы заговорил доктор:
— Она вас не слышит.
— Должна услышать! Должна! Лиза! Лиза!
Он рухнул на колени.
Какое-то время все молчали. Лиза практически не подавала признаков жизни, дыхание было такое слабое, что даже жилка на шее не вздрагивала; Джим с тоской смотрел на нее, мрачный доктор нащупывал пульс. Миссис Кемп и миссис Ходжес не сводили глаз с Джима.
— Так вот, значит, кто виновник! — вырвалось у миссис Кемп. — Господи помилуй, ну и образина!
— Дочка у вас застрахована? — спросила миссис Ходжес. Тишина стала для нее несносна.
— А то как же! — отвечала мудрая мать. — Я ее с рождения страхую. И что странно, миссис Ходжес: еще вчера я думала, что только денежки на ветер спускаю этим страхованием, а нынче глядите-ка! Поистине, пути Господни неисповедимы; никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь!
