— Почему? У меня отец вон какой! Никому меня в обиду не даст.
— А хочешь, я тебя тоже защищать стану?
Она так легко — все само собой выходило — говорила с ним, что ей просто захотелось сказать «хочу!» и она уже начала, но запнулась, осознав вдруг, что говорит и как говорит, и прошептала:
— Шутишь, князь... или насмешничаешь... — Глаза ее мгновенно наполнились слезами — вот-вот польются, и Кориат увидел: плохо получилось, и рванулся как-то поправить, схватил ее за руку:
— Что ты, Маша, что ты! Бог видит, не могу я смеяться, как тебя увидел! Неужто боишься меня? Или не веришь? Или противен я тебе?
— Нне-е-ет...
— Дай я с отцом твоим поговорю!
— Да о чем?!
— О тебе! О нас...
Тут слезы покатились-таки у нее по щекам, и она побежала прочь, а Кориат, счастливый, ошалелый, кинулся к Любарту:
— Слушай, брат! Я жениться решил!
— Давно пора. Отец недоволен, княжество без хозяйки. Честным девкам головы кружишь, баб во грех вгоняешь, мужьям рога наставляешь — нехорошо.
— Так ты думаешь — надо?
— Конечно!
— Так помоги! Тут у тебя такая красавица живет!
— Что?!! — Любарт не вскочил даже, а взвился. Характер своего братца он знал хорошо. Кориат любил его больше всех, к нему обращался за советом и помощью в критические минуты, а таковых у него, при чудовищной необязательности и поразительном легкомыслии, всегда хватало.
— Да ты помнишь ли, — загремел Любарт, — что отец замыслил с твоей невестой?!
— Да ну его! Ты ее-то видел? Папаша хитер — чужими руками жар загребать. Сам-то небось первейших красавиц себе хватал, а сына на уродине хочет женить.
— Какая ж она уродина? Девка как девка... Да и не нужна человеку красивая жена — с женой жить, а не смотреться. А уж отец тебе, если еще и жениться по его заартачишься, все твои выкрутасы припомнит. Башку открутит!
— Какие еще выкрутасы? — Кориат прячет глаза.
— Как в Риге отца опозорил — забыл?!
— Уж и погулять нельзя...
— Как к Медвежьему урочищу дружину вовремя не привел?!
— Ох, ну не мог я, сколько раз повторять! Не успевал. За два-то дня как дойдешь?
— А кто тебе раньше выйти мешал? Ведь точно срок был обозначен!
— Ну не мог! С охоты не смог вернуться. Знаешь, какая охота была! — Кориат оживился, — никогда я такого не видел, да больше, наверное, и не увижу. И ты не увидишь. Такое стадо!..
— Да черт тебя забери со всеми потрохами!! Стадо! Ну ты посмотри на него! Тут война какая, а он — стадо! Да ведь если б я, зная твой характер распи...ский, не добрался бы до того урочища тогда, лежал бы теперь Гедимин в могиле! А Литва вся по клочкам пошла под немцев да поляков! Ты хоть чуть отдаешь себе отчет?!
— Ну ладно тебе... Ты-то ведь успел... Чего теперь вспоминать, кулаками размахивать?..
Любарт больше не находит слов, только смотрит: так все это мило и невинно, простодушно, беззаботно... — залюбуешься!
— Любарт! Я на тебя молиться буду, я служить тебе как удельный буду, я тебе что попросишь, все сделаю, только помоги!
— Чем?!! Ты отца, что ли, не знаешь?!
— Знаю. Но замолви перед ним словечко, скажи, что я не могу... что на коленях его молю, что... ну что-нибудь скажи! А потом уж я сам... Ну и воеводе своему скажи, а то, говорят, он у тебя с норовом.
— Ему-то что противиться с князем родниться? Хотя крутой мужик... А перед отцом... хоть ангелом порхай, хоть бесом рассыпайся. Мне, конечно, нетрудно...
— Вот и хорошо! Вот и ладно! А там уж я сам его уговорю. Потом.
— Ни за что не уговоришь!
— Уговорю!! Я да не уговорю?! — Кориат, в восторге от того, что любимый брат не против, бросился искать Машу, а Любарт, обалдев от такого поворота, остался сидеть, раздумывая (в который уже раз!), почему он, да и не только он, прощает Кориату такое, чего другому не простил бы до гроба.
