Что делать ему в провинции? Большому кораблю – большое плавание. Полозов отправляется в Москву, снабженный рекомендательным письмом к некоему «видному товарищу».
Москву надо завоевать. Это дело нелегкое. Полозов готов строить социализм, готов защищать интересы мировой революции. Взамен он требует очень мало – «немного славы, немного житейских благ». Но только что сойдя со ступеней вокзала, стоя перед Триумфальной аркой, Полозов уже находится во власти странных чувств… Две личности живут в нем. Одна – напускная, поверхностная, советская, другая – «достоверная», жадная, эгоистическая. Первая личность перед аркой твердит что-то заученное о «призраках истории, вышедших в тираж». Вторая мечтает о «чудесных вратах, ведущих к славе и счастью». Полозов не обольщается, однако. «Ах, и подумать только, что эти врата ведут на скучную советскую Тверскую улицу, в скучнейшую жизнь столичного советского города, где для человека, как бы он ни был честолюбив и предприимчив, только и есть одна корысть: работать, не покладая рук, на пользу общую».
Видный товарищ радушно принимает выходца из провинции. Полозов хочет расположить его к себе. Он притворяется простачком. Он, Полозов, никогда и мечтать не решился бы о Москве. Это «ребята» послали его в путь-дорогу. Он только подчинился воле «ребят». Полозов – весь как на ладони перед видным товарищем. Из четырех элементов состоит он: отличное социальное происхождение, комсомольский билет в кармане, твердое знание марксизма-ленинизма, острейшее чутье к уклонам от генеральной линии партии… Полозов уверен, что видный товарищ будет им очарован. Но тот почему-то хмурится. Полозов смущен. «Может быть, Москве не нужны такие простаки?» Может быть, следовало только улыбнуться и «дать понять, что он, Полозов, не хуже, мол, его понимает, что все в мире относительно?» Или прикинуться прозелитом, «смиренно принесшим на алтарь революции всю свою сложность?» Полозов в недоумении. Видный товарищ глядит на него недоверчиво, но дает ему все–таки место в каком-то журнале.
Начинается восхождение Андрея Полозова. Первая его московская статья очень удачна. Она называется «Советский пантеизм». Тема ее остра и неожиданна. «Вот тебе и провинция», восторженно говорит редактор. Из всей статьи редактор вычеркнул одно только слово «соборный»: пахнет мистицизмом. Полозов вставил его в свою рукопись намеренно, «чтобы не произвести впечатление чересчур гладкого писателя». Статья иллюстрирована примерами. Вот рабочий, которому на строительстве оторвало обе ноги. «Что, товарищ, страшно умирать? – А что страшного. Вот, – жест в сторону строительства, – за меня теперь турбины побегают». Жизнь при советском строе одна, едина везде. Смерти нет… Опять было бы ошибкой думать, что Полозов – грубый, холодный обманщик. «Он, – замечает проницательный автор, – одарен был способностью создавать для себя временные убеждения, сообразно с интересами». Он писал с «условной искренностью».
За первой статьей последовали: «Бюрократизм как мировоззрение» и «Техника приспособления». Полозов достиг известности. Его имя упоминается в печати, на диспутах. Статья о приспособлении имела особенный успех. Он решился в ней на смелый ход. На основании собственного своего опыта он высмеял «приспособленцев». Никто не понял, что Полозов говорит о себе.
Полозов – виднейший московский журналист. Он ненавидит, презирает своих конкурентов. Ярцев, например? Невежда, дурак – но зато… из деревенских пастухов. «Шутка ли сказать: пастух! Что бы я натворил с этаким социальным происхождением!» Полозов удивлен: «как ухитряются он гореть на холодном пламени давно выветрившейся революционной фразеологии». Он лично увлекался недолго. Теперь он знает цену словам и фразам. «Всякий устраивается на свой лад, как может и как умеет, а “великая душа” современности почила сном мертвых, в 1919-1920 гг., под Перекопом и под Варшавой». Что дальше? Еще сорок лет прозябания, еще тысяча статей, «сорок томов перманентного восторга»… Полозову скучно. Вспомним: ему надо было «немного славы, немного житейских благ». Теперь он требовательнее.
