В официально-деловом стиле открывающих повествование абзацев воссоздается «обычный» взгляд (не случайно так часто в первой главе повторяется «как всегда», «у всех» и т. п.), уклоняющийся от истины, затемняющий ее. Даются разные срезы этого обычного взгляда: что подумали «сотоварищи» Ивана Ильича, их «соображения о местах и назначениях», что они сказали, «плавный переход» их разговора от смерти к «дальности городских расстояний». И открывающая абзац простая констатация («Иван Ильич был сотоварищ собравшихся господ, и все любили его») опровергается последующими «соображениями о перемещениях или повышениях», а завершающая последний диалог чиновников реплика («И заговорили о дальности городских расстояний, и пошли в заседание») анафорическим параллелизмом и своеобразной эпической торжественностью тона контрастно выявляет ничтожность «предмета» слова.
А затем ощутимый ритмический переход к иному речевому строю, к энергично объясняющему голосу и слову, которое сразу же выявляет в своем движении основную установку на преодоление этих ложных оболочек в стремлении пусть к глубоко спрятанной, но несомненно существующей правде: «Кроме вызванных этой смертью в каждом соображений о перемещениях и возможных изменениях по службе, могущих последовать от этой смерти, самый факт смерти близкого знакомого вызвал во всех, узнавших про нее, как всегда, чувство радости о том, что умер он, а не я». Обратим внимание на движение внутри этой фразы ко все более коротким, напряженно следующим друг за другом малым колонам с ударными по преимуществу завершениями.
Подобные переходы от приоткрывающего истину, начинающего путь к ней слова повествователя к речевому плану героя, отворачивающегося от этих проблесков истины, в различных формах развертываются и в дальнейшем. Вспомним, например, переход в изображенном взгляде Петра Ивановича от увиденного в выражении лица мертвеца «упрека или напоминания живым» к «игривой, чистоплотной и элегантной» фигуре Шварца с последующим своеобразным ритмико-интонационным разоблачением важных и не без изящества оформленных ложных слов и речей: "Один вид его говорил: инцидент панихиды Ивана Ильича никак не может служить достаточным поводом для признания порядка заседания нарушенным, то есть что ничто не может помешать нынче же вечером щелконуть, распечатывая ее, колодой карт, в то время как лакей будет расставлять четыре необожженные свечи; вообще нет основания предполагать, чтобы инцидент этот мог помешать нам провести приятно и сегодняшний вечер". Не случайно появляется здесь одно из ключевых «слов-символов» – «приятно», повторение и переосмысление которого является одной из композиционно организующих форм выражения «сильного искания истины» >6 . И особое место в этом процессе занимает финал, о чем свидетельствует ритмическая композиция последней главы повести.
В отличие от пронизывающей предшествующие главы многоплановости, постоянной смены преобладающих форм, особенно в окончаниях колонов, фразовых компонентов и фраз, здесь, в последней главе, перед нами удивительное ритмическое постоянство: ударные окончания не просто преобладают, но преобладают в каждом абзаце и составляют в них половину общего количества, а в большинстве и более половины. (В свое время Б. И. Ярхо предлагал как одну из возможных методик количественного разграничения стихов и прозы следующую: если какой-то элемент речи регулярно повторяется в тексте более 50 %, то перед нами стихи >7 . Если следовать этому определению, то перед нами с точки зрения распределения окончаний в последней главе «Смерти Ивана Ильича» – «стихи».) Причем преобладание этих форм регулярное на всех уровнях: и в общем количестве, и в межфразовых окончаниях, и во внутрифразовых окончаниях, и в окончаниях фразовых компонентов. В зачинах имеет место также весьма значительная устойчивость, но она сочетается с отчетливым противопоставлением межфразовых и внутри-фразовых форм – и это естественно, без него строй речи действительно приблизился бы к стиху или, во всяком случае, к ритмической прозе. Важно обратить внимание также и на характер так явно преобладающих окончаний: не женские, преобладавшие в предшествующей интонационно-мелодической традиции, а мужские, оформляющие прерывисто-напряженный строй речи.
