Юнна Мориц
– Самая современная и самая русская поэзия – на Парнасе Донбасса, антимайданского, антифашистского, антирусофобского. Такая античность русская, вне зависимости от национальности.
«Мы не признали наглой воли / Того, под кем дрожали вы» – национальность русской поэзии.
В Донецке живут прекрасные поэты Владимир Скобцов и Анна Ревякина – под обстрелами людоедских карателей, в блокаде майданских русофобищ, которых вооружает, обучает, снабжает наёмниками, разведданными, бодрящими наркотиками, деньгами «коллективный Запад». Но русская поэзия Донецка везде – на фронте, в госпитале, в школе, в библиотеке, в театре, на всех площадках и площадях – читается, поётся и работает как самое сильное противоядие от русофобской отравы, от капитуляции перед карательным войском, ненавидящим Россию и особенно русский язык и русских поэтов, не поливающих Россию грязью и клеветой.
Благодаря интернету сегодня поэты читают друг друга на любом расстоянии, а количество и качество читателей поэзии не зависит от публикаций в «толстых» журналах, рецензий, тусовок, салонов, премий, фестивалей, от «звездения» в телеящиках, клипов и прочей липы. Ночью по электронке спрашиваю орфея Донецка Владимира Скобцова: «По сводкам, вас очень сильно бомбят. Как вы там?» Он отвечает сразу: «Нормально бомбят. Как всегда, по жилым кварталам». Я читаю его стихи и ставлю «супер» – такой знак, красное сердечко.
Юрий Кабанков
– Чувствую себя занудой (взгляд со стороны), но не могу не заметить, что «День поэзии» всё же не хочет звучать как, например, «День металлурга» или, например, «День работника таможни». Однако функцию навязываем именно такую: отпраздновали (освоили финансовые потоки и ручейки) и забыли – «до следующего раза». То есть мы подчёркиваем сполна временную обусловленность Поэзии (которая, по сути, без-условна), её, так сказать, прилагательное (а не существительное, существенное) значение «в современной литературе и современном обществе» (как оговорено в нашем «опросе»).
Вослед наивным грекам наивно полагаю, что «воистину существует лишь то, что вечно» (или по крайней мере энергетически устремляется «туда»). Существование остального – вполне иллюзорно, даже когда нам больно. Итак, полагаю, что ежели Поэзией «можно пользоваться», то она и не стóит собственного Празднования.
У священника Александра Ельчанинова (из первой волны эмиграции) есть знаменательная запись: «В тексте «…возьми крест свой и следуй за Мною» – по латыни «et tolle crucem suam cotidie et sequatur me» есть слово, упущенное в русском переводе, – «cotidie» (ежедневно)». По аналогии: Поэзия требует именно служения – ежедневного, как крестоношение, – это мой главный тезис, где я благодарно соглашаюсь (попробуй не согласись!) с «Солнцем нашей Поэзии»: «Служенье муз не терпит суеты, прекрасное должно быть величаво...» Отсюда – автоцитата: «Есть некие непреложные законы – наряду с физическими, – как то: нельзя использовать то, что выше тебя, «сему служить должно», иначе – «сбой программы», фрагментация, аннигиляция и аберрация (восприятия и понимания) и в конце концов не «красота», а некий эстетический мусор» («О красоте растлевающей (-ся) и нетленной»). Потому-то – уж двадцать лет (будем считать с момента опубликования в журнале «Дальний Восток» статьи «Возможность одухотворения и анимация стихотворного текста»), – я, как учёный попугай, талдычу повсеместно одну и ту же фразу: «Поэзия – блудная дочь молитвы». Супротивныя сразу в голос: клерикализация! удушение поэзии! свободу самовыражению! и прочие эмоциональные кричалки. «Настоящую нежность не спутаешь ни с чем, и она тиха…» – сказала Ахматова. Так же – настоящую Поэзию. Даже если её самозабвение доходит до глубокого внутреннего молчания (неизрекаемого безмолвия): «И в места сокровенные я унесу свечу. Живо слово нетленное, живо – пока молчу» (Светлана Сырнева, Вятка). Поэзия С. Сырневой – яркий пример такого гармоничного перекрестья: духовной вертикали и земной, «общественной», социальной горизонтали, в которой одно без другого «не работает». В моей копилке, наверное, не так уж много имён, «служащих Поэзии» (иные имена, видимо, просто не высветились моим вниманием, да и «хорошего много не бывает» в нашем падшем мире). Озвучу лишь некоторые из них, которые наиболее близки, извините, моему сердцу: покойный Серёжа Васильев из Волгограда, Станислав Минаков (покуда – Белгород), Вечеслав Казакевич (ныне – Тояма, Япония), Светлана Кекова (Саратов), Ирина Евса (Харьков), Олеся Николаева, Ольга Ермолаева (Москва)… Список можно (и нужно!) длить и длить. А мой земляк Саша Куликов однажды буквально выдохнул:
