– Позвольте узнать, что вы можете сказать по поводу прочитанного?
Шариков пожал плечами.
– Да не согласен я.
– С кем? С Энгельсом или с Каутским?
– С обоими, – ответил Шариков».
В том цикле были четыре пародии. Но постепенно он увеличивается – в литературе всегда появляются новые популярные авторы, хочется представить, как описали бы эту сценку они.
ВСЛАСТЬ ТЬМЫ
(Дмитрий Глуховский)
Они втроём сидели на станции «Преображенская». Ели шашлык из кротятины, отпивали маленькими глоточками самогон.
Подкрепившись, Шариков достал из кармана блокнот и, светя себе мощным прожектором, сделанным из патронной гильзы, уткнулся в схему линий метрополитена.
– Чё ты там всё время вынюхиваешь, пёс шелудивый? – прицепился к нему Филипп Филиппович.
– Ищу, как доехать оптимальным образом до Полиса. Можно сделать пересадку на «Проспекте Энгельса», можно на «Площади Каутского».
– А-а-а, – смекнул Борменталь, опустошая рюмку. – Ищёт выгоду. Сейчас повсюду взимают за переход пошлину.
– Ну и какой маршрут, по-твоему, дешевле? – заорал на Шарикова Филипп Филиппович.
– Оба дороже, – залепетал Полиграф, смущённо харкнув пристававшему профессору на пенсне.
ПОД ЖГУЧИМ СОЛНЦЕМ
(Дина Рубина)
С лоснящимися от пота лицами они втроём сидели на вилле богатого посёлка за циклопическим столом, уставленным тарелками с тушёными бычьими хвостами, пирогами с тыквой, оливковыми маслами, паштетами, перцами, сельдереями и соусниками к этому добру. Благородный рыцарь Борменталь в шортах и майке то и дело отлучался к барбекю, откуда возвращался с ломтями говяжьего бифштекса.
Разлив по бокалам коньяк, немного выпивки никому не помешает, голый по пояс профессор Преображенскер ехидно спросил:
– Что ты сейчас читаешь, Полиграф?
Держа в руках бокал с тёмной маслянистой жидкостью, Шарикман ответил:
– Переписку Энгельса и Каутского.
Он вылакал весь коньяк и закусил его ломтиком мацы.
– На каком языке? – продолжал допытываться дородный, с богатым подбородком профессор.
– На иврите. В оригинале.
– Ну и что скажешь?
– Плохой почерк.
– У кого: у Фридриха или у Карла? – уточнил подошедший Борменталь.
– У обоих. Царапают как курица лапой. Ни черта не поймёшь.
– Ну-ну, – усмехнулся Иван Арнольдович, отводя глаза и делая вид, что оглядывает заросший оливами и маслинами двор. Ведь только он знал, что Шарикману достались не подлинники писем Энгельса и Каутского, а искусно сделанные профессором переводы, которые тот реализовал через Швондера на блошином рынке.
«ЗДРАВСТВУЙ, ФРИДРИХ!»
(Евгений Гришковец)
Они втроём ошивались в театре-школе современной пьесы и перед началом спектакля решили выпить. Это было непростое решение. Но они приняли его единогласно. Насчёт выпить Преображенский и Борменталь – большие любители. Шариков же – ещё из прошлой жизни – профессионал. Поэтому он пил не закусывая. Все конкретно получили от выпивки эстетическое удовольствие. Тем более что сопровождали её интеллектуальным трёпом.
Преображенский и Борменталь работали в ветеринарной клинике. Шариков был их последним проектом – «Превращение дворняжки в человека». После метаморфозы они держали под контролем его становление личности. Особенно их интересовал рейтинг его увлечений.
После выпивки самым креативным увлечением Шарикова оказалось чтение. Если он не пил, не ел, не пел, не спал, не зевал, не курил, не разговаривал с барышнями по телефону, не отбивал чечётку, не клеил обои, не сплетничал, то читал.
– Что вы сейчас реально читаете? – конкретно поинтересовался профессор.
– Ну этих… двоих… – Шариков отхлебнул из бутылки, – с немецкими фамилиями.
– Наверное, переписку Каутского с Энгельсом, – смекнул Борменталь. – Вам нравится?
Шариков замялся с ответом. Дело в том, что у него была одна особенность – он читал очень медленно. За последний месяц он успел прочитать из переписки только два слова: «Здравствуй, Фридрих!» Но признаваться в супермедлительности не хотелось, поскольку начнутся нравоучения, от которых удавиться можно. Поэтому он ответил уклончиво:
– Прикольно.
– А кто из них пишет лучше? – спросил профессор.
– Лучше не спрашивайте, – махнул лапой Шариков. – Оба серые, как асфальт.
