Вот когда я понял, какие мы разные. Мы выросли при диктатуре, которая, казалось, регистрировала каждый наш вздох, они – при демократии, где человек на первый взгляд ничем не стеснён; мы привыкли подчиняться распоряжениям, они – действовать самостоятельно. И между тем мы в некотором смысле гораздо свободнее, чем они.
И ещё я в тот момент понял, что национальный характер – это не миф, не выдумки кабинетных философов, создающих схемы, оторванные от жизни, это реальность, бытующая ежедневно, ежечасно, ежеминутно, проявляющая себя самым неожиданным образом.
Можно считать инаковость, отличие от других, предметом гордости, как это делают патриоты, можно относиться к ней с либеральным скепсисом, рассматривая «русскость» в основном как отсталость, мешающую нам быть «настоящими европейцами».
От этого ничего не меняется.
Национальный характер всё равно в нас присутствует, делает нас такими, какие мы есть.
Это и не хорошо, и не плохо.
Это – данность, с которой надо считаться.
МОДЕРНИЗАЦИЯ ПО-САМУРАЙСКИ
Другое дело, как с этой данностью поступить.
История знает примеры использования национальных особенностей в качестве эффективных социоэкономических технологий.
В своё время, когда Япония вступила в период модернизации (это «революция Мэйдзи», 1868 год), обнаружилась на этом пути принципиальная трудность: в стране существовала специфическая каста воинов-самураев, которые, с одной стороны, никак не вписывались в модернизационный процесс, а с другой – представляли собой реальную силу, могущую пошатнуть, а то и свергнуть центральную власть. Был найден парадоксальный выход: самураев начали назначать исполнительными директорами (так бы мы определили эту должность сейчас) во вновь образуемые фирмы и предприятия. Каков был результат? Самураи привнесли в сферу управления этические характеристики комплекса «бусидо»: систему старшинства, безусловное исполнение долга, полное подчинение личных стремлений интересам этих предприятий и фирм. Возникло то, что ныне называется корпоративной культурой, и во многом благодаря именно ей выросли гигантские японские корпорации, «дзайбацу», известные всему миру.
Считается, что именно дзайбацу сделали возможным японское экономическое чудо: превращение отсталой средневековой страны в одну из главных индустриальных держав. Эффективность корпоративного стимулирования, применяемого в дзайбацу, оказалась настолько высокой, что во второй половине ХХ века её начали интенсивно заимствовать американские и европейские фирмы. А сейчас корпоративные методы управления утверждаются и в России.
Вот действительно образец использования специфически национальной черты для осуществления модернизации.
Вот с кого следовало бы брать пример.
БЕЗ БОЛБОТАНИЯ
К сожалению, ничего подобного в современной России не наблюдается. Единственный социокультурный проект, который российская патриотическая мысль родила, – проект православной монархии во главе с добрым царём.
Ну это, я думаю, можно не обсуждать.
Хуже того, этничность нынешнего российского патриотизма, его агрессивность, временами переходящая в ксенофобию, сдвигает Россию в не самую перспективную версию постимперского бытия. Происходит не этнокультурное расширение, которое осуществила, например, Англия, образовав после распада империи Британское содружество наций, громадную геоэкономическую империю, сердцем которой стала крохотная ныне страна, а этнокультурное схлопывание, патриотический изоляционизм, сужение российских культурных пространств до географического обитания этноса.
Фактически в России осуществляется сейчас кемалистский проект, который в своё время избрала Турция: преобразование империи в национальное государство.
И вот теперь хочется вернуться к вопросам, которые были поставлены в начале статьи.
Насколько всё же проектен современный российский патриотизм? Способно ли патриотическое сообщество, провозглашающее «особость России», представить эту «особость» в виде конкретных этнокультурных констант? Способно ли оно технологизировать специфику «русскости», сопрягая её с инновационными параметрами современности?
