Вон там, посреди белой поляны, когда-то жались друг к другу три ветвистых старых вяза. Они были похожи на сказочных витязей. А вокруг тесными редутами, как в охране, стояли стройные сосны. Когда над лесом бушевала пурга, на поляне было тихо, как в доме, сосны не давали сюда проникнуть вихревому ветру.
К вязам приходили лоси. Буравлев не раз видел их из окна сторожки. Сейчас вязов-витязей не стало. Поредели и сосны.
Буравлев пересек поляну, неторопливо углубился в лес. В Красном бору долго приглядывался к соснам. Их посадил отец в тот самый год, когда он родился. Выросли, обматерели его ровесницы. Разбросав веера сучьев, они, как в заколдованном сне, стояли гордыми красавицами. Тишина. Не дрогнет ни одна веточка, не шелохнется ни одна хвоинка. Эту сказочную тишь не тревожил даже одинокий крик желны за Окою.
Из ельника на тропинку выскочил огромный черный пес. На загривке у него вздыбилась шерсть. Он был похож на волка.
- Топтыга, назад! - раздался из-за кустов басовитый голос, и на, тропинку вышел Костя Шевлюгин, в полушубке, подпоясанном широким солдатским ремнем, с двустволкой за плечом.
- Не бойтесь, Сергей Иванович, не тронет, - предупредил он.
- Да я не особо из трусливого десятка! - заметил Буравлев.
- Вот вышел погулять. Погода больно хороша.
Костя снял с плеча ружье и поставил его у ствола сосны.
- Сколько протопал, а следа ни одного не заметил.
- Даже белка стала диковинкой, - сказал Буравлев. - Лес редеет, и зверье уходит. Бывало, зайдешь в дубняк и кого только не встретишь?.. А сейчас там хоть шаром покати. Разве только за пень зацепишься. И зачем нужно было сводить его?
- Это надо у вас спросить, - пожал плечами Костя.
Навострив уши, с тропинки сорвался Топтыга и, утопая по брюхо в сугробах, кинулся в овраг. Между стволами сосен замельтешила огромная черная птица. Шумно хлопая крыльями, она проплыла почти над самыми головами. Лицо у Кости озарилось мягкой, добродушной улыбкой, глаза весело засветились.
- Какой косач! - восторженно сказал он. - Молодой еще, потому и глупый такой.
- Что ж, стреляй! - сказал Буравлев.
- Пусть живет... Вы только посмотрите, Сергей Иванович, сколько красоты в его полете! - Костя поправил ремень на полушубке, улыбнулся. Отец мой говорит: волк - сволочь, лиса - прохвост, заяц - дурак. А птица она людям добрую весточку, словно зеленую веточку, песет...
"А ведь неплохой он парень", - невольно подумал Буравлев и протянул на прощанье руку.
2
Буравлев еще долго бродил по лесу. У каждой вырубки останавливался. И так, переходя от одной вырубки к другой, незаметно добрался до прокудинской сторожки. Сам старик Прокудин колол дрова у сарая. Тяжело, устало ходил колун.
Буравлев подошел к старику:
- Отдохни, Трофим Назарович.
Он поставил на попа толстый еловый чурбак и со всего маху ударил по нему. Чурбак с треском развалился на две равные половинки.
- Ну, спасибо тебе, Сергей Иванович, - с достоинством сказал Прокудин.
Он отошел в сторону и смотрел, как споро и с живинкой работал новый лесничий. А когда тот стал отдыхать, промолвил:
- Пойдем в сторожку. Самоварчик поставлю...
- Как-нибудь в другой раз, Трофим Назарович, - отказался от приглашения Буравлев.
- М-да-а, - многозначительно протянул старик. - Дочка, небось, заждалась?.. А меня вот никто не ждет. Некому. Было два сына и тех нет. Война в один мах как языком слизнула.
Его лицо сделалось землистым. Глубже обозначились морщинки.
Набрав охапку дров, едва передвигая ноги, горбясь, он молча понес их в сарай.
Буравлев с болью покинул старика. "Пожалуй, нет ничего ужаснее, чем потерять детей".
3
Наташа росла как былинка на меже. Предоставленная самой себе, девочка убегала в лес, там подражала пению птиц, купалась в стылых омутах, лазила по деревьям, собирала травы. А по вечерам взахлеб рассказывала о своих проделках отцу.
Наташа подросла, стала хозяйкой в доме. Гладила отцу рубашки, штопала носки, готовила обед.
В Приокском лесничестве дом им достался большой и необжитый. Наташа принялась наводить порядок: скребла, чистила, мыла, переставляла мебель...
