— Двадцать пять лет, каждый год.
— И что?
— Вопрос рассматривается.
— Этот вопрос обязательно должно обсудить правительство. — Дольникер повысил голос, невзирая на лезущее в рот мыло. — Оно прилагает максимум усилий во всем, что касается развития регионов, однако, поверьте мне, товарищи, у нас есть другие, не менее неотложные заботы. Разумеется, здесь не время и не место углубляться в проблему, что важнее — наращивание мощностей промышленности или удовлетворение растущих потребностей населения. Лично мне кажется, что важно и то и другое. И в этом вопросе я, господа, полагаюсь на отчет, который я подал в конце зимы 1952 года в качестве инспектора по вопросам энергетики и топлива…
— Закончили, — сказал цирюльник, вытирая щеки политика.
— И подстричь. Итак, как я уже отмечал ранее…
— Извините, господин, у меня времени нет.
* * *
Дольникер вышел из цирюльни спотыкаясь и неподстриженным. Внутри, как прежде, все молчали. Крестьяне сидели на скамьях, курили трубки.
— Кто это? — спросил один из них через некоторое время.
— Он живет в трактире непонятно почему.
— Приехал с чемоданами. — Резник прекратил на мгновение молитву.
— Болтают, он вроде артиста, говорит стихи вслух.
— Он больной, — объяснил резник, — а молодой — его опекун.
С этим все были согласны.
— Опекун спит у меня, — заявил сапожник, — он сказал моей дочке, что старик — какой-то политик или что…
— Почему?
— Ну, это у него профессия.
Это было присутствующим неясно.
— А что это — политик или что?
— Ну, это, — объяснил парикмахер, считавшийся в деревне образованным, — дает приказы почти как
— А с чего он живет?
— Наверно, у него земля есть.
— Я таких знаю, — сказал сапожник, — сдают землю в аренду и живут себе припеваючи.
— Ну и пусть едет уже домой, — сказал цирюльник, — он мешает.
— Правильно, — подтвердили присутствующие, — мешает.
* * *
Дольникер пересек улицу с судьбоносной решительностью и, не постучав, зашел в дом сапожника. В это время секретарь находился в обществе молодой девушки. Они сидели на резном сундуке в углу первой комнаты, и беседа между ними носила весьма личный характер.
Появление политика привело к некоторой отчужденности двух молодых людей. Секретарь поспешил надеть очки. Блондинка с детским наив выражением на лице продолжала глядеть на Зеева, как будто он был воплощением какого-то юного бога. Дольникер нетерпеливым жестом подозвал секретаря:
— Зеев, — хрипло прошептал он на ухо секретарю, — я не желаю оставаться даже еще день в этой заплесневелой дыре, где даже цирюльники глухонемые! Ты, дружочек, можешь остаться, если хочешь, но если ты склонен присоединиться ко мне, собирай-ка вещи, дорогой, и завтра утром уедем отсюда!
— Вещи уже сложены, — ухмыльнулся Зеев и, не обращая внимания на девушку, направился вместе с шефом к трактиру.
— Деревня находится в жутком политическом состоянии, — объяснял Дольникер по дороге мотивы своего решения, — после сорока лет моей деятельности, планирования и трудов я должен растрачивать свое дорогое время среди этих безграмотных! Даже электричества у них здесь нет, ни одной газеты…
— Слава Богу, — вздохнул Зеев с облегчением, — завтра в обед закажем места в какой-нибудь швейцарской гостинице.
— Я согласен. И не удивляйся, пожалуйста, если в будущем я не буду прислушиваться к твоему мнению насчет отдыха и выздоровления…
Секретарь не ответил, ибо есть минуты, когда одно неверное слово может испортить всю строку. В приподнятом душевном состоянии оба упаковали вещи политика, ободренные приближающимся освобождением. Затем Зеев вприпрыжку направился к Элипазу, чтобы уладить счета. Сказать по правде, и трактирщик проявил признаки облегчения, услышав об отъезде гостей.
— За питание я беру шестьдесят грошей, — сказал он, — и удачной дороги, господин опекун.
Зеев заплатил однолировой бумажкой. Элипаз дал ему сдачу полулирой времен британского мандата, которая давно вышла из обращения. Когда Зеев попросил объяснений, ему сказали, что эти деньги еще ходят в деревне, а новые деньги они называют «деньги Тнувы», потому что водитель почему-то только их принимает. Зеев не стал вникать в это странное явление, но нетерпеливо поинтересовался, откуда можно позвонить по телефону.
