Покидая ректорский кабинет, Марфа Александровна уносила сложный букет впечатлений: облегчение (Водовзводнов встал на ее сторону, и конфликтовать с начальством не придется), торжество (выскочке Тагерту обещан унизительный щелчок), сомнение и тревогу. Если латиниста велено учить уважению, кто должен этим заниматься? В чем истинная суть ректорских слов? Ясно, что от Тагерта он открестился, никакому уважению к кафедре и к заведующей латиниста не научить: горбатого могила исправит. И про какие перемены говорил Водовзводнов?
Дойдя до собственного кабинета («скромное обиталище» – вспомнила она), Марфа Александровна открыла форточку, впустив холодный воздух, села за стол и сразу успокоилась. Что делать дальше, покажет время, а сейчас все силы и обстоятельства на ее стороне.
•
Всякий раз, входя в здание Госкомвуза на Тверской, Игорь Анисимович мысленно отмечал, что в его институте обстановка поживее. Может, причина в обилии юных лиц? Или само дело веселее?
Ждать в приемной не пришлось: в дверях Игорь Анисимович столкнулся с Шумилиным. Яков Денисович Шумилин, ровесник Водовзводнова, был гораздо выше ростом, одевался с той официальной невыразительностью, какая принята в небогатых министерствах. На лице Шумилина сохла обычная вопросительная улыбка, в которой предупредительность соединялась с готовностью вежливого отказа.
Интересно, что секретарша у Шумилина, одетого в тусклый конторский камуфляж, – яркая, как бразильский карнавал. Оказываясь в приемной, Водовзводнов каждый раз едва удерживался, чтобы не хмыкнуть или даже присвистнуть при виде этой вызывающей сексапильности. Тут Госкомвуз дает институту фору – куда там Саше с Пашей.
– Вот, Яков Денисович, презент вам из будущего.
Водовзводнов вынул из портфеля небольшую коробку, испещренную иероглифами.
– Помните, какие прежде магнитофоны были? С половину стиральной машины. Поставил дома – полкомнаты как не бывало. А вот капиталисты чего удумали. Целый магнитофон – величиной в ладонь.
Шумилин смущенно благодарил: ни к чему такие дорогие подарки, да еще везли, небось, из заграницы.
– Вам ни к чему, а сын будет доволен, голову даю на отсечение. Можно в кармане носить. В Европе и в Японии так все ходят.
Довод о сыне, очевидно, попал в цель. Шумилин тепло пожал ректору руку и убрал коробку в ящик стола.
– Чем могу быть полезен, Игорь Анисимович? – спросил он с тусклой улыбкой.
Водовзводнов напомнил о выборах ректора.
– Конечно, о чем говорить? Все устроится наилучшим образом. Лишь бы ваши подчиненные не слишком вольничали.
Игорь Анисимович протестующе выставил вперед ладонь, как если бы приказывал остановиться подъезжающему автомобилю.
– Могли бы и не тревожиться. Приехал бы сам Петр Александрович, – продолжал Шумилин.
Прощались, как старые друзья. А что же, друзья и есть, подумал Водовзводнов. В этом комитете, да и в других, друзей у него немало. Игорь Анисимович вспомнил, что еще не куплен подарок для Караева, к которому он приглашен на день рождения.
– Леша, давай заскочим в ГУМ минут на двадцать, – распорядился он.
Машина свернула в Охотный ряд и плавно понеслась в сторону Лубянки.
•
Чугунная каслинская ваза была такой тяжелой, что пришлось вызывать водителя. Уже в своем кабинете, поглядывая на подарок для Султана Вагизовича, ректор пытался вспомнить о чем-то, связанном с вазой, о чем-то не вполне приятном: то ли о несделанном деле, то ли о неучтенном обстоятельстве. «Надо бы в отпуск хоть на недельку», – подумал он, выдвигая ящик, где лежала зажигалка. Он нажал на ребристую кнопку, из сопла с приятным сухим звоном вылетел хвостик пламени, и еще не успев прикурить, Водовзводнов вспомнил о потерявшейся записи в блокноте.
– Пригласите Жильцову ко мне, – коротко попросил трубку.
Валентина Матвеевна явилась при новой прическе и с новым цветом волос, тоже светлым, но не платинового, а бледно-золотого оттенка. В другой день Игорь Анисимович непременно сделал бы комплимент. Тем более после разговора с Шумилиным, мужем Жильцовой. Но сейчас ректор заботливо спросил:
– Валентина Матвеевна, хорошо ли вы себя чувствуете?
Прекрасно, встревоженно отвечала Жильцова, грех жаловаться.
