ЛиПа - страница 8
Разных судеб на свете — тыщи.
Нам друг в друге не повториться.
Не садись на пенёк, дружище —
Ты ведь тоже мог пнём родиться.
На сосне притаился дятел —
Ждёт, чтоб жук на поверхность вылез.
Ты не смейся над ним, приятель —
Просто жизнь у него не сложилась.
У фортуны капризы странны:
Этот — филин, а та — сорока.
Не зови никого бараном:
Он ведь жертва слепого рока.
Кто-то гений на свете этом,
Кто-то просто обычный житель.
Ну, а я родился поэтом.
За последствия извините.
Озябший, руки грею у огня
В простой избе Есенина Сергея.
(Роберт Паль. До высоты звезды)
К Сергею в гости я зимой рискну.
Мороз под сорок. Ветер щёки лижет.
Дверь нараспашку... Я шагнул в избу,
Печь запалил и сел к огню поближе.
Метель сердито фыркает в трубе.
Я складываю в строки эти звуки,
А сердце шепчет: «Роберт, не робей!
Не ты один на этом греешь руки!»
Я — русский по дому, по отчеству,
Не сам себя навеличал,
Поэтому мне и не хочется
Родное сводить к мелочам.
...Конечно, на гусельках тренькали,
Ложкарили, лапти плели...
Но мы — с Емельянами, Стеньками
Дворянские логова жгли!
(Александр Плитченко. Оклик)
Конечно, мы что-то там строили:
Соборы, кремли, корабли...
Но душу мещанству не продали —
Что строили, то и пожгли.
Мы деятели, а не зрители.
Негоже идти нам под сень
Христа, извиняюсь, Спасителя —
Построим-ка лучше бассейн.
И Богу воздали мы богово,
И кесарь отправлен в расход,
И Блока дворянское логово
Надёжно быльём зарастёт.
Не скроем, встречались радетели
Родное сводить к мелочам,
Но вовремя мы их заметили —
И каждый навек замолчал.
Хоть нету ни дома, ни отчества,
Зато как распахнута высь!
Россиюшка выжжена дочиста.
Пора обустраивать жисть!
Был кирпич , раскалённый и рыжий,
поважней, чем Тацита труды.
А лафетчица — краше Мнишек.
Сменный мастер — мудрей Калиты.
(Николай Полотнянко. Просёлок)
Кое-что для развития дали
Карамзин и старик Геродот,
только это сравнится едва ли
с тем, что дал мне кирпичный завод.
У начцеха от чтения книжек
никогда не ломило чело.
Кладовщица богаче, чем Мнишек,
хоть не знает о ней ничего.
Задыхаясь кирпичною пылью,
бригадир мне ясней, чем Тацит,
объяснил обиходной латынью,
что завод выдаёт дефицит.
Без него ни гараж, ни теплицу
не возьмёшься творить сгоряча...
И действительно: многие лица
чаще просят не книг — кирпича.
Тонули горы в дымке рыжей,
А мне-то виделось одно:
Чем выше я, тем солнце ниже,
Чем я светлей, темней оно.
(Борис Пуцыло. Свет имени)
Погасло дневное светило,
Когда я плечи распрямил.
Все ахнули: «Никак Пуцыло
Собою солнце заслонил!»
Седые тайны мирозданья
Мне открываются, маня.
Я поднимаюсь — и сиянье
Исходит щедро от меня.
На небосклоне утром росным
Вишу, даря земле тепло.
А снизу шёпот: «Люди, что с ним?»
— «Видать, затмение нашло!»
В середине каменного века
мерзко на душе у человека.
До утра он хмурится, не спит,
сам не знает, что его тревожит.
Не поможет человеку спирт,
сигарета выручить не может.
(Анатолий Пчёлкин. Мёрзлый ветер)
На дворе — эпоха мезолита.
В магазинах спирта нет ни литра.
На соседей сделали засаду,
чтоб добыть немного самосаду.
Хоть бы кто придумал зажигалку!
Сутки тёрли палкою о палку...
Вождь проектом лука месяц занят,
но мозги без допинга не варят.
К счастью, неолит наступит скоро.
Вот когда напьёмся мухомора!
Так славно в августе, и надо малости —
Винца в бутылочке, мясца на вилочке.
(Евгений Рейн. Имена мостов)
В июле, девочки, жду сущей мелочи —
Кусочек небушка, винца да хлебушка.
И хмурой осенью пустяк попросим мы —
Ликёра рюмочку, с изюмом булочку.
Морозы грохнули — спасёмся крохами:
Стаканчик водочки, кусок селёдочки.
От марта волглого хочу немногого —
В хрустале звончатом коньяк с лимончиком.
В грядущем августе мне хватит малости —
Винцо в бутылочке... инфаркт... носилочки...
На нас обрушилась нежданно
Любовь, а не пустой роман:
И ты уже — не Дона Анна,
И я уже — не Дон Жуан...
Но стук сапог по коридору
Ворвался в мир счастливых душ
Тяжёлым шагом командора
Идёт домой законный муж.
(Юрий Разумовский. Вереница)
...Я тем шагам с тревогой внемлю,
А в голове сплошной туман.
Эх, провалиться бы сквозь землю,
Как незабвенный Дон Жуан!
