Я увидела девушку лет двадцати, и мне сразу показалось, что я ее где-то уже встречала. А через несколько секунд я ее узнала, и мне сразу захотелось шлепнуться на свою (восемьдесят шесть сантиметров в окружности) попу — это была та самая девушка, которая еще несколько часов назад была мертвой, во всяком случае, считалась такой лично мной. И сейчас было даже больше доказательств, что она мертвая, потому что сейчас на ее щеке я заметила кровь. Да и не только на щеке, но и на платье.
Девушка некоторое время смотрела на меня, хоть и очень красивыми, но стеклянными глазами. Какими я смотрела на нее, не знаю. Потом она медленно поднесла палец к губам и прошептала:
— Тсс, — И пояснила тоже шепотом:
— Проходи, только тихо.
— Почему? — спросила я тоже шепотом.
— Здесь ходят мертвецы.
Мне захотелось спросить, не о себе ли она говорит, но я сдержалась.
— Они приходят и уходят, уходят и приходят, — объясняла мне она.
Я кое-что стала понимать. Мне приходилось в; своей жизни видеть наркоманов их лучшей форме. Девушка была, по-моему, именно в таком состоянии.
Я немного подумала, решила, что войду, но приготовилась сразу убежать, если здесь целая компания таких «мертвецов».
— А зачем они приходят и куда уходят? — спросила я все так же тихо и переступила порог квартиры.
Она осторожно прикрыла за мной дверь.
— Они не любят быть на месте, — объяснила девушка.
Я раньше считала по-другому, но это новое знакомство (правда, мы еще не познакомились, но все равно) стало менять мое мнение в вопросе о мертвецах.
— Понятно, — почти согласилась я. — А где Мишель?
— Она ушла. Она полежала немного мертвая, а потом ушла.
И тут я подумала: неужели Мишель тоже наркоманка?
Не похоже. А вообще кто ее знает…
— Давно она ушла? — спросила я.
— Кажется, нет, не очень.
— А куда? — зачем-то спросила я, как будто это было мое дело.
— Я не знаю. Она ушла, и все.
— Понятно. Скажи мне, а кто такая Мишель? — задала я вопрос, который меня очень интересовал.
— Она моя мама. Только не настоящая.
— Как это?
Девушка помолчала, а потом ответила, но не совсем на мой вопрос:
— У меня еще есть мама, и она тоже не настоящая.
У нее вообще едва ли сейчас что-то настоящее, кроме ее больного воображения.
— Тебя как зовут? — спросила я.
— Оля, — ответила девушка.
— Ты давно знаешь Сергея? — задала я свой главный вопрос.
— Сергея? Сережу?
— Да, Сережу.
— А какого Сережу?
— Художника.
— А какого художника?
— Сегодня тебя привезли сюда из мастерской Сергея.
Она задумалась.
— Нет, — сказала она, помучившись со своей памятью, как с испорченным магнитофоном, — я не помню, откуда меня привезли.
Ну, об этом-то я знала лучше ее. Но не могла же она не помнить, как попала туда, не привезли же ее туда в таком виде, в каком я ее нашла! Я так подумала, но сразу передумала: потому тогда получалось, что она накачалась наркотиками там, при Сережке, а этого быть не могло.
Я так подумала, но Оля вдруг сказала:
— Я вспомнила. Я знаю Сережу, он художник.
Интересно, чем она слушала, когда я ей сказала то же самое:
— Он живет в каком-то подвале, — продолжила Оля, — мы туда приехали, а потом я не помню, что было дальше.
Так, значит, все мои рассуждения не дороже пустой банки от пепси-колы, в крайнем случае тянут на пустую бутылку, но я их все равно не сдаю, поэтому одно другого стоит.
— А с кем ты туда приехала? С Сережей?
— С Сережей? Нет.
— С мамой?
Она посмотрела на мена, пытаясь что-то сообразить, потом сказала:
— Не знаю.
— А Сережка был там, в мастерской?
— Сережа?
Как нежно она произносит его имя. Был бы он рядом, я бы его убила за это. Но его нет, и сначала мне нужно его найти. Найти и убедиться, что он простил меня. А потом я бы его убила, это точно.
— Да, Сережа. Он был там? — повторила я свой вопрос.
Она снова задумалась, пытаясь вспомнить.
— Я не знаю, — вспомнила она наконец.
— Оля, ты хоть что-нибудь знаешь? — поинтересовалась я.
Она опять задумалась.
— Знаю. Там лежала мертвая мама, — указала она на одну из дверей, — а потом она ушла.
— Значит, ты не знаешь, где можно найти Сережку?
— Сережа? Она его забрала с собой.
— Мама?
Она кивнула, но потом передумала: