- Мой вердикт таков: роялистам нечего от него ждать, - закончил Ид де Невилль. - Нельзя сказать точно, к чему стремится первый консул, но то, что он не жаждет стать Монком, - это абсолютно точно.
- И его никак не убедить, вы уверены? - отозвалась я.
Наш гость покачал головой:
- Разве что сам Жорж Кадудаль поговорит с ним. К слову, Бонапарт очень хочет этой встречи.
Кадудаль, впрочем, не слишком жаждал брать на себя эту сомнительную миссию. Все ждали, что он предложит. Положение казалось безвыходным, и та партия роялистов, которая ратовала за перемирие, черпала в рассказе Ида де Невилля дополнительные аргументы в пользу своего мнения. Но шуанский предводитель в конце обеда заговорил совсем об ином:
- Я думаю, следует держаться, пока есть еще силы. Решение о том, когда выходить из борьбы, пусть каждый командир принимает сам. Тот, кто поддерживает меня, пускай не сдается до последнего… У меня остается надежда, что весной, когда Бонапарт будет разбит австрийцами, в Бретани высадятся англичане во главе с графом д’Артуа. Мне это клятвенно обещали в Англии. До той поры мы должны сохранить способность драться.
- Я поддерживаю такое решение, - сказал мой муж почти вслед за Кадудалем.
- Я тоже, - как эхо, отозвался Поль Алэн.
Д’Отишан надтреснутым голосом возразил:
- План хорош, но стоило бы посмотреть, как он сработает, когда в Бретань придет Брюн. А он придет куда скорее, чем его высочество граф д’Артуа, клянусь святой Анной Орейской!
С новой силой разгорелись споры, и я покинула собрание, чувствуя, что от накала страстей, тревоги и громких мужских голосов мне вполне может стать дурно.
Жоржу Кадудалю выделили в Белых Липах комнату, которую прежде занимал мой старший сын. Совет белых закончился далеко за полночь. Весь вечер из герцогского зала доносились взволнованные голоса шуанов, и все это время, прислушиваясь к ним, я не могла уснуть от беспокойства. Когда внизу, наконец, все более-менее стихло, и погасли огни, я смогла заметить, что и снегопад за окном стих.
Весь парк был укрыт густым белым, будто из рытого бархата сотканным, покрывалом.
Тучи немного рассеялись, и в просвет между ними лила свои холодные лучи бледная половинка луны. Деревья, усыпанные снегом, стояли в лунном свете как ледяные, облаченные к причастию в вуаль, барышни. В снежные одеяла были заботливо укутаны крыши, и вид печного дымка, вьющегося над ними, вызывал такое умиротворение… Ни один звук не нарушал белое чарующее безмолвие. Было ясно, что утром снежное великолепие будет разрушено оттепелью, что с крыш градом польются зимние слезы - возможно, последние в преддверии весны, но сейчас картина была восхитительна, и я простояла несколько минут у окна, любуясь ею.
Можно ли было подумать, созерцая это спокойствие природы, что наша с Александром судьба - на таком страшном перепутье?
Мне не спалось. Промаявшись еще немного, я решила искать успокоения на плече у мужа. Должно быть, он тоже не спит, и нам удастся поговорить… Набросив поверх ночной рубашки белоснежное домашнее платье из органзы, доходившее до щиколоток, я расчесала волосы и украсила золотистые кудри шелковым ночным чепчиком.
- С вами все в порядке, мадам? - донесся из соседней комнатки сонный голос Маргариты.
- Все хорошо, дорогая. Просто не спится. Я схожу к господину герцогу.
- Да-да, сходите… В вашем положении, говорят, дамы вообще дурно спят.
Спустя пару минут она снова захрапела. Храпеть она стала совсем недавно, и мне приходилось принять это, как еще одно горькое свидетельство того, что моя любимая служанка стареет… Мне становилось горько, когда я сознавала, что когда-нибудь Маргарита навсегда покинет меня, и я гнала от себя эти мысли, моля Господа Бога оставить ее рядом со мной подольше. Так долго, как только это вообще возможно…
Апартаменты Александра были рядом, стоило лишь пересечь вестибюль, ведущий к парадной лестнице. Проходя мимо высоких стрельчатых окон, сквозь которые, как на ладони, был виден заснеженный парк и утонувшие в снегу контуры фонтанов, я заметила внизу, на лестничной площадке, массивную фигуру.
Это был Кадудаль. Он не спал. Как видно, еще даже не ложился, потому что был в том же дорожном костюме, в котором прибыл. В столь поздний час шуанский предводитель напряженно о чем-то размышлял, вглядываясь сквозь оконные стекла в глубину нашей подъездной аллеи, и его правая огромная рука машинально перебирала четки. Он был глубоко верующий, как я слышала, и сейчас, вероятно, мысленно произносил молитву.
