Естественно было бы сейчас чувствовать гнев - на безрассудство мужа, на то, что он вынудил нас стать беглецами и теперь меня будет искать полиция. Но я впала вдруг в такое бессилие, что уже ничего толком не могла чувствовать. Меня впервые за много дней отпустил страх - за себя, дочерей и сына. Я поняла, что хотя бы некоторое время могу не бояться. И это принесло такое облегчение, что я сразу как-то ослабела и даже собственного тела не ощущала. Мне не хотелось ни о чем задумываться, я была рада тому, что могу побыть в покое.
Александр что-то говорил мне на ухо, бережно меня поддерживая, но я ни на один его вопрос не ответила. Когда мы, наконец, добрались до кареты, поджидавшей нас на берегу реки, и нас встретили шуаны с факелами, я была совсем без сил.
- Куда мы едем? - осведомилась я, прежде чем уснуть.
- В Белые Липы. И больше вы оттуда не ускользнете.
Я не возражала…
Глава четвертая
Начало века
1
- У меня есть только один человек, к кому мы могли бы отправиться, - это мать моего покойного мужа, она обосновалась в Лондоне еще десять лет назад, - произнесла Жанна Луиза де Симэз, протягивая служанке пустую чашку. - Да-да, душенька, налейте мне еще кофе… Господа, я бесконечно вам признательна, однако понимаю, что не могу стеснять вас слишком долго. Господин герцог, я прошу вас о последней услуге - помогите мне и моей дочери уехать из Франции.
Было 2 января 1800 года. Потрескивали дубовые поленья в камине, разнося по большому герцогскому залу легкий запах леса. Повсюду горели свечи, напоминая, что совсем недавно было Рождество и что святки продолжаются до сих пор. Еще не были разобраны деревянные и фарфоровые сантоны - расписные фигурки, изображающие едва ли не все сценки из истории о рождении Христа. Аромат праздничных сладостей еще наполнял дом, да и елка - большая, от пола до потолка - еще сияла стеклянными игрушками. Я впитывала всем существом эти умиротворяющие, домашние звуки, краски, вкусы и запахи, не могла ими насытиться, - они всю меня, до кончиков пальцев, наполняли спокойствием и заставляли забыть об ужасах последних двух месяцев.
Никаких отношений с мужем я до сей поры не выясняла, предоставляя всем вопросам висеть в воздухе и позволяя себе всласть расслабиться. Первые дни после возвращения я вообще больше спала, наслаждаясь роскошью любимой постели и каждой вещичкой в спальне, потом проводила время с детьми, болтала с вернувшейся в поместье Маргаритой, обсуждала политику с отцом Ансельмом… словом, я делала что угодно, только не утруждала себя разбирательствами с герцогом. Мне, во-первых, надо было прийти в себя, во-вторых, новое видение своей судьбы рождалось у меня в голове, и я хотела дать ему вызреть.
Что до Жанны Луизы, то она доселе тоже говорила редко и даже обедала чаще у себя в комнате. Всех поражало ее безграничное, мертвое, скорбное спокойствие. Одевалась она во все черное, каждый день ходила в часовню и слушала заупокойные мессы по сыну, словом, казалась совершенно отрешенной от забот земных. Однако решение, очевидно, зрело и у нее в голове и сегодня было озвучено: ей надо уехать.
- Сударыня, - произнес Александр, - мы ни в коем случае не хотели бы вас торопить. Надеюсь, мы не дали никакого повода для того, чтобы вы истолковали наше поведение именно так.
- Конечно, нет, герцог, у меня и в мыслях нет винить вас в чем-то. Но оставаться во Франции, где нашел гибель мой единственный сын, у меня нет сил. К тому же, после того, как вы нас вызволили, мы с дочерью тоже стали преступницами. Никогда не прощу себе, если не увезу Аделину в спокойное место.
- Сейчас ездить по Бретани очень опасно, вы же знаете, мадам. Ваша безопасность, и то относительная, может быть гарантирована только здесь, в поместье.
- Я готова рискнуть, если речь идет о риске переезда.
- А есть ли у вас деньги для обустройства за границей?
Этот мой вопрос заставил Жанну Луизу смешаться. Помолчав, она покачала головой.
- Нет, но я надеюсь, что моя свекровь…
- Нет-нет, ни слова больше, - сказала я. - Мы считаем честью поддержать вас и Аделину. Мы, безусловно, поможем вам.
