Ломая руки, я уже не в первый раз подумала: надо бы мне тоже поехать в Париж. Эта мысль зрела во мне уже давно, с тех пор, как я переговорила с Александром. Возможно, мой приезд будет вмешательством в мужские дела, но я попытаюсь скрыть от герцога свои контакты с Талейраном. Мне казалось невозможным отдать будущее нашей семьи всецело в руки мужа. Он слишком прямолинеен, а я могу привнести в дело мягкость, уступчивость. Я могу повлиять и на Кадудаля, если тот будет склонять Александра к чересчур жесткой позиции… Ну, а если все это не возымеет действия, я, по крайней мере, смогу спасти Александру жизнь благодаря связям с министром, к которому Бонапарт прислушивается, как к никому другому.
В конце концов, Талейран сам приглашал меня в Париж. Я же имею право лично выслушать, что именно он хотел мне сказать?
В общем, я склонялась к тому, что поездка необходима. Сообщать об этом всем я пока не собиралась, но решила намекнуть Брике, что карету и лошадей следует держать наготове. Если я и поеду, то налегке, взяв с собой одну служанку и пару дорожных сундуков. А пока… пока что мне предстояло окончательно поправиться и уделить внимание детям. Особенно - Реми Кристофу, ведь он еще даже не был крещен.
Я снова прилегла в постель рядом с сыном и, пока сон не сомкнул мне веки, без конца обдумывала детали и возможные исходы предстоящего мне нелегкого путешествия.
6
Весна нового века выдалась ранняя. Первое тепло пришло еще в середине февраля, а к концу первой декады марта, когда я смогла, наконец, впервые покинуть стены дома и полной грудью вдохнуть свежий воздух, весна уже полностью вступила в свои права.
Волна цветов затопила весенние перелески. Лесные поляны пестрели россыпями золотых монет мать-и-мачехи, иссиня-фиолетовыми кистями хохлаток. Кроны листьев были обданы изумрудно-зеленым дымом пробившихся листьев, и в это светлое марево буйно врывался прибой лютиков, ясноток, гвоздик, ромашек. Вероника и Изабелла, бродя по парку, то тут, то там натыкались на нетронутые никем куртинки ландышей, и радостно несли мне эти цветы с возгласами:
- Мамочка, поправляйся! Чем скорее ты поправишься, тем скорее мы поедем к Реми Кристофу!
Воздух был наполнен запахами расцветающего леса. Прозрачная синь между деревьями была разбавлена пыльцой цветущих берез, и казалось, что парк тонет в дымке золотисто-желтого тумана. С новой, радостной силой журчали ручьи, стекающие в Чарующее озеро, обновленно звенели струи водопадов в гранитных гротах.
Детей лишь на недолгое время огорчила беда, случившаяся с парком по вине синих. Республиканцы успели вырубить пару десятков старых деревьев, среди них и те, раскидистые ветви которых служили близняшками воображаемыми домиками и под которыми они в теплое время играли в куклы. Вероника искренне плакала за погибшим ломбардским тополем, потому что собственноручно ухаживала за ним летом и поливала. Но в целом парк был так велик, что девочки быстро нашли себе новые укромные уголки для игр.
Слуги выкорчевали пни, убрали обугленные стволы, на место уничтоженных деревьев были высажены свежие тоненькие деревца. Сквозь обожженную землю должны были вот-вот пробиться новые ростки зелени… Мои дочери радовались, что кошмар нашествия закончился, что Белые Липы снова принадлежат им, и не приходится сидеть взаперти в своих комнатах, вздрагивая от каждого звука. Они так наслаждались в это время прогулками, что я, бродя вслед за ними по дорожкам парка, остерегалась нарушить их радость хоть одним словом или взглядом. Тем не менее, меня саму не покидало тревожное предчувствие.
Да, когда я окидывала глазами нарядные нежные кроны, поднимала голову к верхушкам американских елей, скользила взглядом по могучим стволам дубов, меня мучила мысль: кажется, это последняя наша весна здесь, в поместье. Парк шумел надо мной, я знала в нем почти каждое дерево, ощущая в каждой ветке нечто родное, собственное… но что-то в шепоте листьев и травы подсказывало мне: нам придется расстаться с Белыми Липами. Эта мысль обжигала сердце болью, я отгоняла ее, убеждая саму себя мысленно, что для подобных предположений нет твердых оснований.
