Герцог Колиньяр, видимо, счел, что Лучшие Люди достаточно насладились зрелищем растерзанной невинности, и бросился в бой:
– Ваше величество, – голос герцога дрогнул, – эта девушка припадает к вашим стопам, моля о защите и отмщении.
А также о приданом для себя и о чем-нибудь повкуснее для родственничков. Луиза украдкой глянула на папеньку. Господин граф сидел, выпятив нижнюю губу, что у него служило признаком величайшего отвращения и нежелания вмешиваться. А чего вмешиваться? Манрики и Колиньяры поделили все, до чего могли дотянуться, но граф Креденьи внакладе тоже не остался…
– Мы слушаем, – несколько растерянно произнес король.
Да, здесь было и что послушать, и на что посмотреть! Девица довольно удачно заломила руки и бросилась на колени перед его величеством. Фердинанд вздрогнул, Катарина не повела и бровью.
– Ваше величество! – возопила Ивонн. – О, ваше величество…
– Мы слушаем, – повторил король и с явной неохотой прибавил: – Дитя мое!
Те же слова он сказал и Селине, но как же иначе они звучали! Юная Ивонн наконец перестала ползать по полу и заговорила. Бойко, как по писаному… Больше госпожа Арамона не сомневалась: герцогиню Колиньяр никто никогда не насиловал, а ее мужа тем более, иначе б они не сочинили подобную чушь.
Свою первую брачную ночь Луиза помнила урывочно, и не только за давностью лет, но и из-за страхов и волнений. В памяти всплывали отдельные слова, жесты, лица, смешки. Раскрасневшаяся рожа супруга, поджатые губы матери, розовые свечки в спальне – вот, пожалуй, и все. Изучать завитушки на потолке и припоминать, что приказать кухарке, она стала потом, тут же несчастная жертва сыпала подробностями, именами, числами, как хороший прознатчик.
Лучшие Люди слушали и молчали: прочитать что-то по многоопытным придворным рожам было весьма затруднительно. Кажется, экстерриор и папенька прячут ухмылку, кажется, Придд и пожилой дворянин рядом встревожены, кансилльер чего-то ждет, геренций раздражен. Может, так оно и есть, а может, у нее просто разгулялось воображение.
Говоря по правде, дуэнье Айрис Окделл до Робера Эпинэ, которого она если и видела, то не помнила, дела не было, но бывших соседей по Кошоне, угодивших между деревом и топором, жалко. Даже Жавотту. Пожалуй, королевские войска в городе лучше толпы перепившихся бунтовщиков. С другой стороны, бунтовщики могут не перепиться, а в войсках наверняка отыщется десяток-другой арнольдов, которые, если воевать, то в обозе, а если грабить, то впереди лошадей.
Плаксивый голосок смолк.
– Вы рассказали все? – с надеждой спросил Фердинанд.
– О да, – прошептала юная Ивонн, опуская глаза, – как бы я мечтала забыть пережитый кошмар, но он навеки врезался в мою память.
– Мы выслушали. Что скажут Лучшие Люди?
– Мой государь, – Жоан Колиньяр преклонил колено, – как брат погибшей я умоляю об отмщении. Как талигоец прошу защиты и как обер-прокурор настаиваю на расследовании. У меня есть все основания говорить о заговоре, опутывающем весь Талиг. Вне подозрения только герцог Ноймаринен, герцог Алва, граф фок Варзов и еще несколько сановников и военных, приговоренных заговорщиками и их покровителями к смерти. Именем покойной сестры клянусь раскрыть этот заговор, даже если это будет последним, что я сделаю в своей жизни!
– Мы верим вам, герцог, – послушно произнес Фердинанд, – и мы не сомневаемся в вашем усердии. Как скоро вы надеетесь достичь успеха?
– Если я получу соответствующие полномочия…
– Вы их получите.
– Я смогу назвать первые имена завтра к вечеру. Ваше величество, умоляю, спасите Эпинэ! Пусть маркиз Сабве недооценил жестокость и изощренность мятежников, он исправит свою ошибку.
– Отмщенья, государь, – юная Ивонн выскочила из-за спины обер-прокурора и снова бухнулась на колени, – отмщенья! Во имя святой Октавии, дайте маркизу Сабве армию!
Фердинанд вздрогнул и обернулся, на бледном лице проступили разочарование и обреченность. Луиза не сразу сообразила, что король по привычке ждал помощи от кардинала, но кардинал был не тот. Он тупо перебирал четки, глядя прямо перед собой, и выглядел таким же несчастным, как и Фердинанд. Кансилльер тоже молчал, а граф Рафиано и папенька делали вид, что их тут нет. Только Гогенлоэ-ур-Адлерберг поднял руку.
