Горный ветер пригнул огненные гривы, взвизгнула скрипка, подавая сигнал товаркам. Руки доезжачего сомкнулись на бедрах принцессы, и та, разумеется случайно, прижалась грудью к своему кавалеру. Еще пару танцев, и… Матильда прекрасно поняла, что будет дальше, и Ласло тоже понимал. Твою кавалерию, жаль, ее не видят все эти хогберды и карлионы. Ну и рожи б у них были!
Вдовствующая принцесса и доезжачий с хохотом ворвались в толпу танцующих. В отблесках костра возникали и исчезали лица, вспыхивал порох, жизнерадостно вопили скрипки, взвизгивали женщины, летели в огонь пустые бочонки…
– Упала!
– Кто упал?
– Вица! Переплясала, видать!
– Ох, ты…
– Вина б!
– Хватит с нее, воды неси!
– Ой, лю-у-уди!
Музыканты один за другим опускали смычки, танцующие останавливались, удивленно озирались по сторонам. Откуда-то выскочила рыжая собачонка, уселась у опустевшей бочки и самозабвенно взвыла. На нее цыкнули, собачонка поджала хвост, но не ушла, а вновь завыла, вскинув острую лисью морду к ошалевшим осенним звездам.
Костры горели вовсю, но Матильде вдруг стало зябко, и не только ей. Жужанна торопливо запахнула расшитую розанами стриженку [72], стоящая рядом молодка вздрогнула и прижалась к своему дружку.
– Лекаря!
– Где этот… Фери!
– Тут был…
– Балаж! Ты чего!
– Балаж!!!
Ласло потянул Матильду туда, где шумели. Хмель куда-то делся, в голове принцессы прояснилось, словно она не пила ничего крепче воды.
– Святой Иштван, что ж творится-то?!
– Эй!
– Ты чего?!
– И он?!
Балаж Надь лежал, уткнувшись лицом в грудь невесты. Мертвые глаза девушки смотрели в злое лунное лицо, казалось, бледный круг ухмыляется. Ласло нагнулся, тронул брата за плечо:
– Вставай!
Подбежал Пишта с кубком, Ласло потряс брата сильней, вздрогнул, попытался поднять, неудачно. Балаж неловко упал рядом с Вицей.
– Тоже готов, – пробормотал псарь Герге. – Никак отравил кто…
– Тогда уж обоих…
– Аполка! – взвыла Жужанна. – Как есть Аполка! Вернулась…
– Страсти какие…
– Не, Аполка, она только парней прибирает.
Люди приглушенно галдели, пьяненький лекарь озабоченно качал головой, проклятая псина самозабвенно выла. Твою кавалерию, надо что-то делать! Матильда решительно стащила с плеч поварихи шаль и прикрыла лежащих. Какие молодые…
Золотая Ночь, луна, собачий вой, треск пламени, смерть и что-то еще, что?! «…только кровь помнит, фокэа, кровь, а не разум. Было четверо и один. Старый долг не заплачен, старые раны не залечены, а время на исходе…»
5
Дракко ронял на дорогу хлопья пены. Бедняга… Им не уйти! От такого не уйдешь. Он не уйдет, он и Дракко, но Клемент – не человек и не конь…
Робер сам не понял, как умудрился отвязать сумку с крысом, но он это сделал. Его крысейшество полетел в заросли можжевельника. Прости, друг, но жить лучше, чем не жить. Откуда он знает, что от пегой твари можно только бежать, что спрятаться, отсидеться не получится, а драться бесполезно?! Бежать тоже бесполезно, Дракко вот-вот упадет. «На огонь!» – крикнула Лауренсия… Кто она?.. Сколько б ему ни осталось, он будет ее помнить под этим именем. «На огонь!» Где в ночных горах отыщешь огонь?
Дракко рвался вперед, но расстояние между ним и пегим чудовищем не уменьшалось. До Сакаци не дотянуть, а огонь горит только там. Тот самый огонь, что зажигают в Золотую Ночь во дворах и на площадях, правильно зажигают. Почему он уверен, что это не сон? Такого не может быть… Не может…
Вот и развилка… До замка совсем близко, но силы Дракко на исходе. Пять, может, десять минут – и все! Конь захрапел, вскинулся на дыбы и свернул налево… Налево? К Белой Ели?! Почему? Дракко виднее, сейчас все решает он. Если спрыгнуть, жеребец уцелеет, но к такой смерти Робер Эпинэ не готов.
Черные ветки, черное небо… Луна окончательно спятила, вокруг нее закрутилось огненное колесо, из ноздрей Дракко валит пар. Во имя Астрапа, сколько еще?! Сколько чего? Робер больше не оглядывался, зачем? Он и так знал, что погоня изменилась. Раньше его гнали навстречу девчонке, неторопливо, равнодушно, уверенно. Он вырвался, пегая тварь увязалась за ним, чтоб заморить лошадь, и только теперь взялась за дело по-настоящему.
