Луна висела над самой головой, превращая мертвое дерево в серебряную колонну. Лэйе Астрапэ! Что б это ни было, пусть оно придет скорее: ни убегать, ни ждать сил больше нет. Лэйе Астрапэ, лэйе Абвениэ ин аэритис кэро!
…Они выступили из темноты одновременно. Четыре пегие крестьянские лошадки, обросшие к зиме косматой шерстью. Толстые, полусонные, с длинными бледными гривами, одинаковые, как отражения в зеркальном коридоре. На них не было ни седел, ни хотя бы недоуздков, Робер видел влажные ноздри, мягкие губы, полускрытые челками пустые глаза, блестевшие, словно стеклянные осколки. Клячи медленно брели к Белой Ели. Видели ли они костры и замерших между ними охотников или же были слепы?
Робер Эпинэ прижался спиной к белому стволу, не в силах отвести глаз от цокающих тварей. Они были такими, как ему почудилось на лесной дороге. В точности такими! Выходит, он видел пегую смерть раньше? Тогда где?! Во сне? В бреду?
Иноходец собрал в кулак все, что осталось от его воли, и оторвался от умершего дерева. Трястись за спинами тех, кто видел его в первый раз и все равно защищал, недостойно. Нужно встать рядом, и он встанет! Ноги не желали слушаться, но Робер все же потащился вперед, туда, где, положив руку на холку рыжего коня, стоял кто-то высокий с льняными волосами. Между ним и пегой кобылой оставалось не больше четырех шагов. Сейчас все и решится. Зачем-то Робер потащил из ножен кинжал, не шпагу, а именно кинжал, и тут же поляна осветилась ослепительным лиловым светом. Во имя Астрапа, молния! Откуда?!
Рогатая огненная стрела пропорола безоблачное небо и вонзилась в белый ствол. Пламя охватило мертвую ель раньше, чем до земли долетел удар грома. Дерево полыхнуло, залив поляну странным, тревожным светом, и ему ответили четыре вспышки. Огонь с победным ржаньем взмыл вверх, молотя в воздухе огненными копытами. Четыре багровых жеребца, оторвавшись от воющих костров, бросились к четырем кобылам.
– Лэйе Астрапэ! Саидери!
Он не понимал, что прокричал светловолосый, и одновременно понимал. Откуда-то взялся Дракко. Несмотря на ночную скачку, конь был свеж и весел, Робер ухватился за растрепанную гриву и оказался в седле. Охотники один за другим вскакивали на коней. Стройный юноша, чем-то похожий на Ворона, поднес к губам янтарный рог, над поляной зазвенела странная песня, древняя и гордая, как сама ночь.
– Эгда ра Отония! Эгда ра Кэртиэн!
Конь предводителя сорвался с места, и кавалькада рванулась в сверкающую бездну, Робер завертел головой, но не увидел ни пылающей ели, ни пегих тварей, ни пламенных жеребцов, только золотую вьюгу, частью которой стали они с Дракко.
Золото листьев, золото пламени, золото плащей и конских тел, древняя песня и полет сквозь осенние звезды! Дракко мчался бок о бок с предводителем, под ногами коней пела дорога, в лицо бил ветер, он был жив, свободен и пьян от жизни и свободы; пьян и счастлив, потому что эта скачка и была счастьем, невозможным, невероятным, неожиданным. В сумасшедшей ночи звенело «Эвоэ, лэйе Астрапэ!», трубили рога, кричали ловчие птицы, торжествующе выл ветер, и с ним сливались волчьи голоса, оповещая мир о том, что пришла осень.
Они мчались, не разбирая дороги, кони топтали осеннее золото, перелетали через ручьи и реки, вновь неслись по лунной тропе. Робер полной грудью вдыхал пахнущий дымом и опавшей листвой воздух, не загадывая о грядущем и почти ничего не помня, – только где-то на самом краю сознания билась мысль о Клементе, а летящие навстречу искры казались глазами Лауренсии.
Мысли скользили, как паутинки, слишком легкие, чтобы причинить боль, и слишком заметные, чтобы забыть об осени, а охота мчалась по сжатым полям и ржавым перелескам. Вдали и сбоку мелькали огоньки, показалась и исчезла большая вода, в которой дрожала окруженная ледяным ореолом луна, а в небе смеялся ее двойник, за которым они и гнались. Сколько это продолжалось? Вряд ли долго, ведь даже лучшая лошадь не вынесет подобного бега, а Дракко и так досталось.
Скоро все кончится, и он проснется в чужом доме среди чужих людей. Только бы не забыть об этом полете, о том, как мчится навстречу земля, а с безоблачного неба бьют невозможные лиловые молнии. Иноходец не знал, откуда пришли его спутники и что ожидает его самого, но разве это важно, когда поет охотничий рог и ржут обгоняющие время кони… Вечно мчаться, не разбирая дороги, не знать ни прошлого, ни будущего, а лишь бег, стремительный и неукротимый! Если и есть под этими звездами счастье, то это или любовь, или вечная погоня!
