— Какой-то машинописный текст. Джи-Джи оставила что-нибудь, что она отпечатала на машинке?
— Не обязательно она, Гарри.
— Господи! — медленно произнес Вассер. — Ее завещание!
Эллери кивнул.
— Я пришел к тому же выводу, поэтому и попросил устроить собрание в вашем офисе, мистер Вассер. Когда вы читали завещание наследникам, вы сказали, что оригинал уже передан в суд по делам о наследстве, а вы читаете копию. Я узнал в ней ту, которую мы обнаружили в металлическом ящичке в квартире Глори Гилд — ее собственную копию завещания. Она все еще у вас?
— Разумеется.
— Я бы хотел взглянуть на нее.
В ожидании, пока секретарша Вассера принесет завещание, Эллери заметил:
— Есть еще одна причина подозревать, что сообщение между строк скрыто в копии завещания Глори, — это длинный список даров благотворительным организациям. Мне уже тогда это показалось странным. Зачем было перечислять все мелкие суммы по отдельности? Куда удобнее было бы назвать общую сумму с указанием душеприказчику разделить ее по своему усмотрению. Но перечисление благотворительных организаций делало завещание куда более длинным, предоставляя место для достаточно длинного сообщения… Благодарю вас. — Эллери взял у секретарши копию завещания. — Одну минуту, пожалуйста. Кажется, я видел в приемной электрический тостер?
— Да, сэр. Мистер Вассер часто завтракает в офисе. Поэтому мы держим здесь тостер.
— Я бы хотел ненадолго его позаимствовать.
Девушка принесла тостер, и Эллери включил провод в розетку за столом. Затем он поставил тостер на стол и нажал кнопку.
— Это получше, чем трюк со спичкой. Ну, посмотрим, функционирует ли еще мой механизм догадок. — Он стал держать первую страницу завещания над теплом, исходящим из недр тостера, водя ее взад-вперед. Все столпились вокруг, вытягивая шею.
— Что-то появляется! — воскликнула Роберта.
В промежутках между отпечатанными строчками начал проступать знакомый почерк Глори Гилд.
— Будь я проклят! — пробормотал Гарри Берк.
— Кое-кто наверняка будет, — хищно усмехнулся инспектор Квин. — Теперь мы наконец-то продвинемся вперед!
Послание было длинным, как предвидел Эллери, и написанным ради экономии убористым почерком. Оно занимало все промежутки между строчками, кроме нижней половины последней страницы отпечатанного текста.
— Читай, папа. — Эллери сел, и инспектор начал читать вслух:
— «Я пишу это по причинам, которые вскоре станут понятными. Уже некоторое время мне хотелось поехать куда-нибудь отдохнуть, и я решила отправиться в свой коттедж в Ньютауне. Я предложила Карлосу отвезти меня на автомобиле, но он не согласился, сославшись на плохое самочувствие. Мне пришлось возиться с его головной болью, пока он не сказал, что ему немного лучше, поэтому я смогла уехать только под вечер. (Я уже хотела отказаться от такси, но Карлос настоял, чтобы я этого не делала.)
Прибыв в коттедж, я обнаружила, что электричество не включено, хотя я несколько дней назад велела Джин предупредить коннектикутскую электрокомпанию, чтобы они возобновили подачу тока. (Позже я узнала, что Джин просто забыла это сделать, что совсем на нее не похоже.) Мне пришлось обходиться свечами, но в доме было сыро и холодно — отопление там тоже электрическое. Чтобы не рисковать подхватить вирус (певцы никогда не перестают бояться простуды), я решила вернуться в город.
Поднявшись на лифте в пентхаус, я собиралась вставить ключ в замок, когда услышала голоса из гостиной — Карлоса и какой-то женщины. Женский голос был мне незнаком. Это явилось для меня шоком. В моем собственном доме! У Карлоса не было ни стыда, ни совести. Я была вне себя от ярости и отвращения.
Я спустилась вниз, снова поднялась, уже в служебном лифте, пробралась через кухню и буфетную к двери гостиной и стала слушать. Карлос и женщина продолжали разговаривать. Я бесшумно приоткрыла дверь и заглянула в щелку. Конечно, гордиться тут нечем, но я была готова задушить Карлоса за то, что он солгал, будто ему нездоровится, и сразу после моего отъезда привел в дом женщину. Мне хотелось посмотреть, как она выглядит. Она оказалась молодой, миниатюрной и красивой, с рыжими волосами и стройными ручками и ножками (а я ведь такая кобыла — вернее, как говорил мой муж этой девушке, «корова, которую нужно доить».)»
