«Что же все-таки с ней случилось? Тут так тихо, кажется, такое мирное местечко…»
Алина пошла по длинной, теряющейся вдали улице. Нужно было пройти до конца, свернуть налево, опять до конца, потом через утоптанную площадку, где местные подростки летом играли в футбол… Затем нужно было пройти еще один переулок. Там, почти на границе с лесом, стоял дом их покойной тетки. Даже по поселочным меркам это была страшная даль. Глушь, захолустье. До станции – почти полчаса быстрой ходьбы. Алина всегда ходила быстро, потому что побаивалась этих длинных пустых улиц, особенно если приходилось идти в одиночестве, в потемках. По мере того как она углублялась в поселок, исчезали фонари. Они становились все реже и наконец, когда она свернула в очередной раз, окончательно пропали.
Она нерешительно постояла, слушая тишину. Где-то далеко, в лесу, крикнула ночная птица, имени которой она не знала. Ей откликнулась другая – так же протяжно, тоскливо, будто сообщая о каком-то горе. Девушка взглянула на часы – фосфорические точки позволяли ей определить время. Половина десятого. А все как будто вымерло.
«А она шла тут почти в полночь, – с каким-то сдавленным страхом подумала девушка. – И даже если кричала – никто не услышал. А если услышал, то не помог». Она огляделась. Кое-где за заборами виднелись светящиеся окна. Но большинство домов стояли пустыми, там было темно. Из подворотни на нее нерешительно залаяла собака и тут же смолка, будто усомнившись, не совершила ли она ошибку? Алина двинулась дальше. Ей было страшно. Она уговаривала себя, что ничего случиться не может. На нее-то во всяком случае никто не нападет. Кому, когда она причинила зло? Кто мог ей завидовать, кто ее ненавидел? «Только я сама и ненавижу себя, да и то – иногда! – подумала девушка, сворачивая в последний переулок. – Ненавижу за то, что я такая, за то, что я всегда одна. Ищу причины, почему мне не везет, и не нахожу… Чувствую себя последним уродом и смотрюсь в зеркало, чтобы убедиться, что это не так. И все равно, ни в чем не уверена. Маринка говорила – я карьеристка. Чушь. Карьера ничему не мешает. Тут что-то другое. Что-то другое. Цыганка бы сказала – „тебя испортили“. Но кто мог меня испортить? Зачем? Порча – это не парочка булавок, которые кто-то втыкает в восковую куклу. И не чей-то дурной глаз. Порча – это что-то в тебе самом, только твое собственное творение и твоя вина…»
Она поравнялась с домом на углу. Остановилась, вглядываясь в темные окна. Судя по всему, там все уже легли спать или семья находилась в задних помещениях. Алина осмотрелась по сторонам.
«Вот тут на нее и напали. Удар по голове, потом удавка. Повалили на траву, вот тут. Она уронила сумки, конечно. Потом ей удалось перевернуться. Потом – закричать. Но эти сволочи утверждают, что ничего не слышали! Горели у них тогда окна или нет? Она говорила, что горели? Я не помню. Но они точно были дома – всегда тут живут, даже на зиму теперь не уезжают. Потому и достроили дом, чтобы жить тут круглый год».
И вдруг, почти неожиданно для себя, Алина крикнула. И сама испугалась своего голоса – так громогласно, пугающе он прозвучал на замершей, сонной улице. Немедленно залаяла соседская собака. Через пару секунд она увидела – на веранде зажегся огонь. Приподнявшись на цыпочках, она заметила сквозь стекла мелькнувшую внутри тень. Мужчина это был или женщина – Алина разобрать не сумела. Тень замерла, превратившись в бесформенный комок.
В ней поднялась жгучая злоба: «Так значит, и тогда они слышали крик! Я ведь кричала не громко, а она, думаю, просто орала! Сволочи, сволочи! Ее же могли убить прямо у них перед воротами, а они даже не вышли посмотреть, что тут происходит!»
Она собрала всю свою волю в кулак. Не так-то просто кричать, если на то нет особой причины, но она сделала это еще раз. Теперь получился визг – достаточно отчаянный. Во всяком случае, Алина так посчитала – ведь собака забилась под воротами в настоящей истерике. И тут на крыльце открылась застекленная дверь, на дорожку упал косой прямоугольник света. И к воротам кто-то побежал.
