Из фотодокументов выяснилось, что в 1961 году Степан Андреевич Обухов был осужден народным судом за хищение государственной собственности и приговорен к трем годам лишения свободы. Через год Елена Евгеньевна подала заявление о разводе. Суд их развел, после чего Обухова вместе с дочерью, которой к тому времени едва исполнилось два года, уехала из Мурманска. Она, очевидно, не хотела травмировать Таню и стала говорить ей, что отец ее был шахтером и погиб в результате несчастного случая на шахте. То же самое она сообщила Соловьеву.
Можно понять, зачем она врала дочери, но почему обманула следствие? Впрочем, она была просто последовательна. Это чем-то напоминает скрупулезную продуманность обстановки в ее квартире.
Что касается Степана Андреевича, то его судьба складывалась так: отбыв положенный срок, он женился на гражданке Левиной и взял ее фамилию. Однако новая фамилия не помогла ему. Через два года он снова предстал перед судом. На этот раз за спекуляцию. Отбыв пять лет, Левин вернулся в Мурманск, где и проживает в настоящее время. Полгода назад он развелся со второй женой. Излишне говорить, почему Логвинов скрыл эти сведения от Тани: ей и так нелегко.
Где-то на грани сна, когда реальность растворяется в темноте комнаты и исчезает, последнее, о чем я думаю, это номер на спичечном коробке. Чем больше становится известно по делу Пруса, тем больше уверенность, что он имеет прямое отношение к сделке по перепродаже дома…
2.
Они сидели в конторке мастера цеха. Сюда через тонкую фанерную перегородку доносился гул работающих станков, скрежет металла и мелодичный звон стальных заготовок.
Христофоров, бледный, как полотно, старался не смотреть в глаза Скаргину. Его впалые щеки и раздвоенный подбородок ежесекундно вздрагивали, тяжелые мозолистые руки были неспокойными — то терли чернильное пятно на линолеуме, которым был покрыт стол, то гнули канцелярские скрепки, рассыпанные по столу.
— Так и будем молчать? — спросил Скаргин.
Христофоров собрал на лбу морщины, сделал глубокий вдох, собираясь что-то сказать, но выпустил из легких воздух и снова уставился невидящим взглядом в перегородку, испачканную потеками лиловой краски. Он был похож на провинившегося школьника, который попал в кабинет директора школы из-за разбитого окна.
— Придется сначала, — сказал Скаргин. — У нас есть достоверные сведения о том, что вы, Игорь Поликарпович, в декабре прошлого года обратились в мастерскую номер три горприбор-бытремонта с просьбой изготовить дубликат ключа. Так?
— Так, — едва слышно отозвался Христофоров.
— При этом вы пояснили слесарю, что супруга и вы работаете в разных сменах и вам необходимо иметь два ключа. Так?
— Так.
— Между тем вы не женаты.
— И не был, — еще тише сказал Христофоров.
— Ключ, который вы отнесли в мастерскую, тоже не ваш.
— Не мой, — вторил Игорь Поликарпович.
— Он от двери мастерской по ремонту электробритв, куда вы приходили под предлогом починки своей бритвы в декабре прошлого года. Так?
— Все так.
— Там вы и похитили ключ.
Христофоров сломал скрепку.
— Почему вы молчите, Игорь Поликарпович?
— Я никогда и ничего не крал.
— Но ключ вы украли, — сделав ударение на слове «ключ», сказал Скаргин.
— Нет, — упрямо возразил Христофоров.
Как же он оказался у вас?
— Мне его дали.
— Кто?
— Нина Кузьминична.
— Арбузова?
— Да.
Теперь за скрепки взялся Скаргин.
— Она дала вам ключ? Зачем?
— Попросила сделать дубликат.
— А для чего? Она вам объяснила?
— Нина Кузьминична сказала, что ничего плохого в моем поступке не будет, что она воспользуется ключом, чтобы восстановить справедливость.
— Интересно, каким образом можно восстановить справедливость с помощью украденного ключа?
Христофоров помедлил с ответом.
— Я только потом понял, что ключ ворованный, — пробормотал он. — Она сказала, что достала его, и я не подумал, как, откуда, а когда уже сделали дубликат, удивился: как же ей удалось достать ключ? — Христофоров, ища поддержки, посмотрел на Скаргина. — Не мог же Фролов сам отдать.
— Расскажите все по порядку, Игорь Поликарпович.
— Она, — начал Христофоров и поправился — то есть Арбузова, сказала мне, что когда-то занимала у Фролова деньги — пятьсот рублей. Через некоторое время с трудом собрала нужную сумму и отдала долг, но Фролов оказался мошенником — не захотел вернуть расписку, спрятал ее в своем шкафу на работе.
