1.
Вот и прошел день. Первый день проверки.
Естественно было бы подвести маленький итог.
На сегодня я представляю себе такую картину: следователь Соловьев вошел в некий лабиринт, у выхода из которого — преступник, убийца Пруса. Соловьев делает поворот, один за другим, ищет выход, но попадает в тупик, а время, отпущенное на поиск, истекло. Его выводят из лабиринта и запускают туда нашу группу. Сделан первый шаг, и мы ступили в след, оставленный нашим предшественником. Впереди цепочка таких же следов. Она скрывается за поворотом. Заглядываем за угол, а там новый поворот, и так может продолжаться до бесконечности. Безрадостная картина, если ко всему сказанному добавить, что вижу я ее в ядовито-зеленых красках.
И все же наши дела не так уж плохи.
Прибавил ли прошедший день что-нибудь к тому, что уже было известно из материалов дела? Пожалуй, да. Хотя, если судить по унынию, с которым в конце дня Сотниченко и Логвинов представили мне оперативные записи и отчет о проделанной работе, — ничего. Я настроен более оптимистически. Прусу предложили спекулятивную сделку, и он склонял к участию в ней Фролова. Это кое о чем говорит. А чего стоят слова Евгения Адольфовича «деньги делают деньги!» Одним словом, убитый стал меньше похож на безобидную жертву, а, скорее, на паучка, запутавшегося всеми четырьмя парами лап в собственной паутине.
Детали, которые из-за обилия материалов не задержали нашего внимания при ознакомлении с делом, выросли в факты, и пройти мимо них уже невозможно.
В целом данные, собранные за сегодняшний день, идентичны тем, что имел в своем распоряжении Соловьев на другой день после убийства.
Следующим шагом наших предшественников было установление алиби дочери убитого — седьмого января она вместе с подругой была в кино на последнем сеансе.
Затем началась проверка версии о том, что Прусса убил Фролов. Возникновение этой версии отчетливо прослеживается, и не будь мы знакомы с последующими действиями Соловьева, с результатом, к которому пришло следствие, и, наконец, с постановлением о его приостановлении, — надо было бы начинать именно с этого.
Значит, надо отбросить версию о Фролове? Вчера я задавался таким вопросом. Сегодня его необходимо решать.
Мой коллега делал упор на обстоятельствах смерти Пруса. Мне же кажется, что ключ к разгадке не только в скрупулезном исследовании улик, что, конечно, очень важно, но и в тщательном анализе личности Пруса. Сократит такой метод путь к выходу или приведет в другой, не менее глухой тупик? В лабиринте, как известно, тупиков много, а выход только один.
Прежде чем принять окончательное решение, попробую воспроизвести день убийства — седьмое января.
Евгений Адольфович появился в мастерской у Фролова поздно вечером — около двадцати одного часа. Кто засвидетельствовал это? Во-первых, продавец из табачного киоска, что в полутора метрах от мастерской. Во-вторых, Арбузова — о ней речь впереди. И, наконец, сам Фролов. Возьмем на себя смелость считать этот факт установленным. Значит, Евгений Адольфович пришел в двадцать один час — отклонения возможны в пределах нескольких минут.
Мастерская закрывается в двадцать часов, но в том, что Фролов находился в ней до двадцати одного часа, ничего подозрительного нет: заказов было много, и он в те дни задерживался на работе допоздна. Это проверено.
Затем последовали события, ход которых можно признать достоверным чисто условно, так как они известны со слов самого Фролова. Подтвердить их некому — Прус и Геннадий Михайлович остались наедине. За неимением объективных данных, изложу рассказ Фролова, назвав его версией одного из подозреваемых.
Прус пришел, как обычно, не объясняя причин своего визита, перекинулся с Фроловым парой слов и, с его молчаливого разрешения, устроился на стуле. За дверью завывал ветер, в витрину бились мелкие крупицы снега, а в мастерской было тепло и тихо. Когда Фролов закончил возиться с очередной электробритвой, Прус уже спал. Геннадий Михайлович разбудил его и сказал, что закончил работу и должен уходить.
