Личное дело. Рассказы - страница 166

, Конрад прекрасно знал весь репертуар колонизации – как внутренней, так и внешней. Отпрыск колонизировавшей Украину шляхты [67], он понимал, каково это – быть хозяином земли, на которой работают люди «другой крови». Сын польского патриота [68], сосланного в Вологду, он хорошо усвоил, как реагирует метрополия на всякое освободительное движение. Юнга на французском судне, он видел порядки на колонизированных Карибах. Офицер британского торгового флота – знал, на чем держится империя, над которой никогда не заходит солнце. Один из самых громких и кровавых эпизодов бельгийской колонизации Конго послужил фоном для самого известного его произведения. Говоря словами американского исследователя Джона Мак-Клура: «Конрад одновременно был туземцем колонизированной страны и принадлежал к обществу колонизаторов». В своей книге «Киплинг и Конрад, колониальная проза» [69] Мак-Клур сравнивает творчество носителя «бремени белого человека», просветителя «дикарей» Киплинга с работами его антипода Конрада, в которых за приключенческими сюжетами скрываются подлинные мотивы колонизаторов и угадываются опасности, которыми империализм грозит всем участникам процесса. Это измерение конрадовской прозы считывали и современники. В рецензии на дебютный роман «Причуда Олмейера», опубликованной в сингапурской газете Straits Times в 1896 году, безымянный критик пишет: «Властью европейцев открытая война сменилась здесь худым миром. И чем бы ни прикрывали мы данное обстоятельство, сделано это было в интересах торговли, а не цивилизации. Цивилизации не нужны новообращенные, напротив, она отгораживается от них стеной расовых предрассудков. Коренные народы вынуждены судить о цивилизации и христианстве по моральным качествам торговца и манерам матроса – ведь именно с этими европейцами им приходится сталкиваться чаще всего. Результаты плачевные, но не замечать их нельзя».

Спустя несколько лет в первой главе «Сердца тьмы» Конрад устами Марлоу выскажется еще более однозначно: «Они захватывали все, что могли захватить, и делали это исключительно ради наживы. То был грабеж, насилие и избиение в широком масштабе, и люди шли на это вслепую, как и подобает тем, что хотят помериться силами с мраком. Завоевание земли – большей частью оно сводится к тому, чтобы отнять землю у людей, которые имеют другой цвет кожи или носы более плоские, чем у нас, – цель не очень-то хорошая, если поближе к ней присмотреться. Искупает ее только идея, идея, на которую она опирается, – не сентиментальное притворство, но идея. И бескорыстная вера в идею – нечто такое, перед чем вы можете преклоняться и приносить жертвы».

Действительно, во второй половине XIX века «креста и меча» для обоснования экспансии уже не хватало. В колонизации стремились поучаствовать все европейские державы, и каждая из них нуждалась в идеологии. Двумя столпами таких идеологий стали цивилизаторская миссия и расовое (национальное) превосходство. Примерно в то же время складывается идеология превосходства классового. К чему привело прямое столкновение этих идеологий, лишившихся к 1930-м годам всякого гуманистического флера, Конраду увидеть не довелось, однако в своих произведениях он последовательно развенчивает и ту, и другую, демонстрируя, как в самых разных обстоятельствах они становятся инструментом самовозвеличивания и подавления, насилия и грабежа. Так герой впервые опубликованного здесь рассказа «Анархист» – механик Поль, обладатель «горячего сердца и неокрепшего ума», сперва становится жертвой парижской банды, промышляющей во имя всеобщего равенства, а когда оказывается на другом континенте, управляющий скотоводческим хозяйством гигантской корпорации по производству суповых концентратов делает из него раба. Обратите внимание, как Конрад актуализирует проблему, в самом начале рассказа подчеркивая, что продукция этой фирмы благодаря рекламе известна всем и очень многие ею пользуются. Рабский труд механика Поля есть и в нашем разведенном бульоне.

Скептические взгляды Конрада на левую идеологию не позволяли советским переводчикам работать над некоторыми произведениями, что в свою очередь дало нам возможность сделать это чуть более века спустя после публикации. Критика колониализма и уникальный в своей многогранности опыт автора объясняют интерес, который проявляет к его творчеству постколониальная теория.