– А мне чаю не предложите? – спросил капитан.
Мирошников так же молча выплеснул остатки заварки в угол, ополоснул стакан и налил его до краев. Капитан присел к столу и отхлебнул темный горячий напиток.
– Крепкий, – похвалил он. – Хорошо. Люблю все крепкое. А некрепкое не люблю. Жалеешь парня, лейтенант?
– Младший, – поправил Мирошников.
– Вижу, жалеешь.
– Ведь расстреляют ни за что, – тихо сказал особист.
– А если – «за что»?
– У меня на него ничего нет, кроме этого дурацкого рапорта. Отзывы по службе положительные. Имеются боевые награды и поощрения. Анкета чистая. Комсомолец. Так, написал рапорт один дурик. Да ведь они все пишут. Видели бы вы, сколько. На приятелей, на командиров. На меня даже, было, в полк писали…
Мирошников потянулся за папиросами, достал одну и принялся нервно разминать ее в пальцах, продувать и постукивать по крышке коробки, пока не увидел у самого носа вспыхнувшее пламя зажигалки.
– Прикуривай, – приказал капитан.
Мирошников неторопливо обмял бумажный мундштук и прикурил, стараясь больше не выказывать волнения.
– Недавно в органах? – участливо спросил Строгачев.
– Второй месяц, – ответил негромко Мирошников. – Нехватка кадров после контрнаступления.
– Ясно, – сказал капитан. – Ничего, привыкнешь.
Лейтенант поперхнулся крепким дымом и хрипло раскашлялся.
– Он, правда, в чем-то замешан?
– А ты хочешь мне что-то сказать? – спросил капитан.
– Нет, – ответил Мирошников.
– Ну, тогда мне пора. – Строгачев поднялся и оправил гимнастерку. – Спасибо за чай. Хороший, крепкий. Люблю, понимаешь, все крепкое. Характер у меня такой.
Капитан повернулся к выходу, и тогда Мирошников торопливо заметил ему вслед:
– Он сказал, что за него поручится лейтенант Стрельченко.
– Да, – сказал капитан, приостановившись на секунду, – я был прав – привыкнешь.
Выйдя из блиндажа, он ловко, не по годам, перемахнул на бруствер, прошел к машине и распорядился конвойному:
– Свободен.
– Товарищ капитан, без конвоя не положено, – возразил Бекетов.
– Я сказал – свободен, – отрезал Строгачев. – Задержанный, в машину. Сержант, заводи.
Капитан втолкнул Кирюхина на заднее сиденье и втиснулся следом. Двигатель «эмки» завелся с пол-оборота, и шофер сразу воткнул первую передачу.
«Не полож…» – донесся в последний раз голос конвойного, но машина уже вырулила на дорогу и понеслась в сторону КПП. Там капитан тоже особо не церемонился. Мельком взглянув на лица проезжавших и корочки ОГПУ, постовые без вопросов подняли шлагбаум. «Эмка», сверкая протертыми фарами, помчалась в синие сумерки.
– Чисто сработали, – поздравил сержант.
– Следи за дорогой, – приказал Строгачев. – Мы еще не дома. – И обернувшись к задержанному, приказным тоном спросил. – Кто второй?
– Какой «второй»? – прикинулся непонимающим Кирюхин.
– Ты еще будешь мне вопросы задавать, сопляк? – жестко сказал капитан. – Здесь вопросы задаю я. Три недели в военном архиве пыль глотал. Переброска была удвоенной массы. Кто второй?
– Я не понимаю, что вы от меня хотите! – выкрикнул Кирюхин.
– Машина, стоп! – рявкнул капитан.
Сержант от неожиданности так резко надавил тормоз, что задержанный не удержался и с размаху влепился носом в спинку переднего сиденья. Строгачев железной хваткой сгреб его за грудки и, не глядя на тонкую струйку крови под разбитым носом Кирюхина, ледяным тоном отчеканил:
– Если ты и дальше собираешься играть в эту игру, я могу подыграть. Поеду и сдам тебя на деле в особотдел дивизии. Что там с тобой сделают, можешь догадаться и сам. Соображаешь?
– Да, – выдавил Кирюхин, шмыгнув носом.
– Тогда сейчас же отвечай, кто второй.
– Не знаю.
– Сукин сын! – снова рявкнул капитан. – Зато я, я знаю! Я только хочу, чтобы ты мне сам его назвал! Сам! Повторяй: лейтенант Стрельченко! Стрель-чен-ко! Что, я прав? Прав или нет, черт побери?
– Не знаю! – затравленно огрызнулся Кирюхин.
– Вы бы полегче, – попросил сержант. – По уставу…
– Помолчи, – отмахнулся Строгачев. – По уставу… Возиться с ними… И черт с тобой, – добавил он сухо. – Сопляк. Без твоих показаний обойдусь. Сержант, веди его. Ты знаешь, что делать.
– Выходи, задержанный, – приказал сержант.
