Лев Троцкий. Враг №1. 1929-1940 - страница 47

Первым из родных о трагедии узнал Лев Седов, который тут же позвонил в Стамбул, взяв на себя тяжелую миссию сообщить о происшедшем отцу. Лев Давидович тяжко переживал смерть еще одного своего ребенка. Несколько дней он вместе с Натальей Ивановной сидел взаперти. Когда он наконец появился на людях, секретари сразу же обратили внимание, как сильно он поседел. Именно Троцкому пришлось написать о смерти дочери ее матери, А.Л. Соколовской. Перед этим Льву Седову удалось дозвониться до брата Сергея в Москву и сообщить, что произошло. Сергей тотчас послал брату телеграмму, в которой просил сначала написать подготовительное письмо Александре Львовне «о ухудшении] состояния] Зинуши». 9 января Сергей писал брату: «О дальнейшем сообщи мне: будет ли папа писать ей о случившемся или ты напишешь ей, может быть, вы сочтете целесообразным, чтобы я действовал через Мар[ию] Льв[овну Соколовскую][257], можно найти и какой-нибудь другой путь. Просьба вообще, чтобы ты написал подробнейшее письмо мне, т. к. Александра] Льв[овна] будет интересоваться, конечно, всеми подробностями (оставила ли Зина какое-нибудь письмо, когда ее видели последний раз и проч.), это нужно будет родным и нам, всем друзьям бедной Зинуши»[258].

Конечно, родные, остававшиеся в СССР, были первыми, кто сообщил Александре Львовне о постигшем горе. Но и Лев Давидович счел своим мучительным долгом написать обо всем своей бывшей жене. И опять звучали в письме слова, что Зина была верной революционеркой-большевичкой, что она пала в результате своей принципиальной партийной позиции. Хотя что партийного было в самоубийстве через отравление газом? В письме от 8 января было, впрочем, и обычное человеческое отчаяние: «Я совсем одеревенел и с трудом пишу — тоже как в тумане… Милая, милая моя Шура, что сказать, что сказать тебе еще. Нечего больше сказать, увы, все сказано, все сказано, все сказано…

Крепко, крепко обнимаю твою седую голову и смешиваю свои слезы с твоими»[259].

Александра Львовна ответила письмом, в котором сквозь боль и горе впервые за все время с момента их женитьбы слышался явный и жесткий упрек бывшему мужу, оставившему в свое время двоих крохотных детей в сибирской ссылке, а теперь, во многом в результате его же политических битв, скончавшихся. «Все же ты учитывал лишь ее физическое состояние, но ведь она была взрослым человеком и полностью развитым существом, нуждавшимся в интеллектуальном общении… Ты, отец, мог бы спасти ее» — в устах Соколовской эти слова были хуже самого сурового приговора[260].

Только 11 января Троцкий смог по-настоящему взяться за перо (7 и 9 января он лишь поставил подпись под двумя краткими заявлениями[261]). Он обратился с жестким текстом к членам ЦК и ЦКК ВКП(б) и Президиуму ЦИК СССР «По поводу смерти З.Л. Волковой». Точно и правдиво изложив обстоятельства, при которых покончила жизнь самоубийством его дочь, Троцкий возлагал ответственность за ее смерть на советские власти. Признавая, что травля его за рубежом носила политический характер и проводилась в угоду Сталину, Троцкий писал:

«Преследование же дочери моей лишено было и тени политического смысла. Лишение ее гражданства, отнятие у нее единственной оставшейся надежды: вернуться в нормальную обстановку и поправиться, наконец, высылка ее из Берлина (несомненная услуга немецкой полиции Сталину) представляют политически бесцельные акты обнаженной мести — и только. Дочь отдавала себе ясный отчет в своем состоянии. Она понимала, что в руках европейской полиции, травящей ее в угоду Сталина, ей спасения нет. Результатом этого сознания и явилась ее смерть 5-го января 1933 года. Такую смерть называют «добровольной». Нет, она не была добровольной. Сталин ей навязал эту смерть.

Я ограничиваюсь этим сообщением без дальнейших выводов. Для выводов время наступит. Их сделает возрожденная партия»[262].

Как мы знаем, партия не возродилась и выводов не сделала. Но даже трагическая смерть дочери Троцкого послужила базой для нового витка острой политической конфронтации. Троцкий, однако, ошибался в том, что действия против его семьи не были «актами бесцельной мести». Цель Сталина была очевидной: вывести Троцкого из состояния душевного равновесия, лишить работоспособности, выбить из политического противоборства, наконец — отомстить. Трудно со всей уверенностью сказать, насколько успешен был Сталин в достижении этих целей.