Лев Троцкий. Враг №1. 1929-1940 - страница 149

и французский юрист Г.Р. Розенмарк[778]. На Фейхтвангера процесс произвел неизгладимое впечатление и развеял все его сомнения: «Когда я находился в Западной Европе, обвинения против Зиновьева казались мне маловероятными… Но когда я посетил второй процесс в Москве, я был вынужден признать очевидное, и все мои сомнения растаяли так же естественно, как соль растворяется в воде».

В Москве Фейхтвангер был принят Сталиным, с которым у него состоялась «дружеская беседа». «Что такое партия троцкистов? — сказал во время этой беседы Сталина. — Как оказалось — мы это знали давно — это разведчики, которые вместе с агентами японского и германского фашизма взрывают шахты, мосты, производят железнодорожные крушения»[779]. Добрую половину всей беседы Сталин посвятил «добровольным признаниям» обвиняемых и подсудимых, которые «хотят перед приговором все рассказать, раскрыть». В посланной перед отъездом из Москвы публичной телеграмме Фейхтвангер угоднически выразил диктатору свою признательность за теплый прием и восхищение мощью и умом Сталина[780].

Написанная же по следам этой поездки книга Фейхтвангера «Москва 1937: Отчет о поездке для моих друзей» была выпущена вначале пробным, секретным тиражом с грифом «Особое бюро НКВД. Перепечатка воспрещена» для высшего руководства страны, получила полное одобрение Сталина и только после этого была экстренно издана большим тиражом. Она была сдана в набор 23 ноября 1937 г. и подписана к печати на следующий день. Правда, в 1950 г. советские цензоры усмотрели в этой книге криминал: недостаточно восторженные оценки Сталина, признание существования в СССР цензуры и многое другое. Книга немедленно была изъята из продажи и библиотек (в библиотеки она была возвращена в 1958 г.)[781].

Одна из главок книги Фейхтвангера называлась «Сталин и Троцкий». Она была полна внешне рассудительных, а по своей сущности злобных наветов против сталинского врага. Крайне критически Фейхтвангер оценивал и мемуары Троцкого: «Логика Троцкого парит, мне кажется, в воздухе; она не основывается на знании человеческой сущности и человеческих возможностей… Книга Троцкого полна ненависти, субъективна от первой до последней строки, страстно несправедлива, в ней неизменно мешается правда с вымыслом… Троцкий — быстро гаснущая ракета. Сталин — огонь, долго пылающий и согревающий». На этом фоне утверждение немецкого писателя о том, что Сталин дал указание поместить портрет Троцкого в изданную в СССР «Историю гражданской войны», казалось мелкой неточностью.

20 января Троцкий написал статью «Семнадцать новых жертв ГПУ», которая под различными заголовками была опубликована в нескольких странах[782]. Статья предшествовала процессу: она написалась под впечатлением только что появившегося советского официального сообщения о раскрытии «нового заговора». Троцкий отмечал, что новые подсудимые одно время были единомышленниками Троцкого, но отреклись от левой оппозиции: «Я клеймил их открыто как перебежчиков. Они повторяли все официальные клеветы против меня… Я вышел, наконец, из норвежского заточения. Я принимаю вызов фальсификаторов. Не сомневаюсь, что мексиканское правительство, столь великодушно оказавшее мне гостеприимство, не помешает мне проявить перед мировым общественным мнением всю правду о величайших подлогах ГПУ и его вдохновителей. В течение всего предстоящего процесса я остаюсь в распоряжении честной и беспристрастной печати».

Вслед за этим последовала целая череда статей, заявлений, писем, обращений, в которых Троцкий разоблачал судебные фальсификации обоих «открытых» процессов и чисток, развязанных Сталиным против партии. Кроме того, 30 января Троцкий записал на пленку речь для американского киножурнала, в которой приводились конкретные факты лжи и фальшивок на двух московских и новосибирском процессе, состоявшемся в ноябре 1936 г. Особое значение Троцкий придавал своему обращению к массовому митингу на нью-йоркском ипподроме, созванному американским Комитетом защиты Троцкого, развернувшим в те дни весьма энергичную работу. К участникам митинга, назначенного на 9 февраля, Троцкий должен был обращаться по телефону из Мехико. На митинге присутствовало около 6,5 тысячи человек — цифра для такого рода мероприятия весьма внушительная. Однако телефонная связь в самом начале прервалась. Не исключено, что она была нарушена по заданию советской разведки; установить точную причину обрыва не представлялось возможным. На случай сбоя или саботажа Троцкий заранее подготовил, записал и передал в Нью-Йорк короткую двухминутную с небольшим речь на английском языке. Именно эта запись и была пушена в эфир собравшейся аудитории