Я закрыл глаза, стараясь контролировать дыхание и сердцебиение. Сейчас, сейчас.
Минут через пять я услышал на Чёрч-стрит сирены.
Повернув голову, я посмотрел на Винса Пареси, висевшего на высоком кране, глубоко вздохнул и сказал ему:
— Все кончено, капитан. Мы победили.
В окно лились потоки солнца, а на шнуре, который опускал шторы, болтался плюшевый лев. И это был не сон — эта комната определенно была мне знакома. Кто-то сжал мне руку, я повернул голову и увидел, что у моей кровати стоит Кейт в белой блузке и синей юбке, которые я привез ей вчера. И через несколько секунд вспомнил все.
Она улыбнулась и спросила:
— Как ты себя чувствуешь, красавчик?
Я не вполне понимал, как себя чувствую, но ответил:
— Неплохо. — И добавил: — Посмотрела бы ты на моего противника…
— Ты обязательно поправишься, — сказала она, заставив себя улыбнуться.
— Конечно. Но в Миннесоту не поеду.
Слезы выступили у нее на глазах, и она наклонилась поцеловать меня. Я нашел рычажок на кровати и поднял себя в сидячее положение. Из меня торчали проводки и трубочки; проверив мониторы, я убедился, что все в порядке, и стал потихоньку впадать в эйфорию — на сей раз старуха с косой прошла мимо.
— Я хочу отсюда выйти, — сказал я.
— Врач сказал — три-четыре дня, — ответила Кейт. — Но я говорю — неделя!
Она поднесла к моим губам стакан воды со льдом, и я сделал глоток. Теперь я заметил, что ее кровать все еще здесь, и спросил:
— Ты остаешься?
— Нет, это ты остаешься. А я выписываюсь.
— Да?
Я снова лег. Несмотря на болеутоляющие, я чувствовал обе свои ножевые раны. Сказать по правде, все тело болело немилосердно.
Некоторое время я смотрел в потолок, потом сказал:
— Халил мертв.
— Я знаю.
— И Винс Пареси мертв. Его убил Халил.
— Я знаю, — повторила она, помолчав, и снова заплакала.
Честно говоря, у меня тоже ком стоял в горле. Не знаю, как Халил убил Винса, но надеюсь, что быстро.
Она придвинула свой стул к кровати и взяла меня за руку.
— Когда ты сможешь об этом рассказать… Я очень хочу знать, как все было.
Я вполне мог об этом рассказать хоть сейчас, но знал, что мне предстоит рассказывать одно и то же, по меньшей мере раз двадцать, половине юридического отдела, и потому ответил:
— Когда вернусь домой. Ты поможешь мне написать рапорт о происшествии.
— Не задирай хвост, — улыбнулась она.
Мы поболтали еще немного и решили, что после больницы мне нужно будет пару недель посидеть дома, чтобы я мог спокойно восстановиться. Я выразил глубочайшее сожаление, что мы не сможем в ближайшем обозримом будущем поехать к ее родителям, и хотя Кейт понимала, что я издеваюсь, она не могла сказать это человеку в столь тяжелом состоянии. Еще я сообщил, что врач на пять лет запретил мне прыжки с парашютом.
— Ты ничего не слышала о Борисе? — спросил я.
Она не ответила, но, наверное, подумала о том же, о чем и я: надо было все-таки доложить о моей встрече с Борисом Тому Уолшу. Возможно, тогда бы не только Борис остался жив, но, если бы группа наблюдения схватила его на Брайтон-Бич, мне не пришлось бы так волноваться в котловане Всемирного торгового центра, не говоря уже о нескольких днях в больнице.
И Винс Пареси был бы жив.
Что ж, в нашем деле поступаешь по собственному разумению, и, как я сказал, живешь — или умираешь — с грузом своих грехов.
— А о полицейских с поста у ворот не слышала? В трейлере?
— Том говорил, что их там было двое, — ответила она, — но их так и не обнаружили. Он сейчас на месте преступления. И больше я не хочу говорить об этом.
Я кивнул, но не думать об этом я не мог. Я пытался поймать какую-то мысль, не дававшую мне покоя.
Конечно, это возможно, что Халил убивает двух полицейских, которые не ожидали нападения. Но если у него были сообщники, которые помогли ему убить полицейских и подвесить Винса к крану, то где они? Избавляются от тел? Или Халил, в соответствии со своим модусом операнди, их тоже убил?
Все это возвращало меня к мыслям, мучившим меня целую неделю. Судя по тому, что я видел на конспиративной квартире на Семьдесят второй улице, сообщники здесь у Халила, безусловно, были, все необходимое ему предоставлялось, и, вероятно, он должен был за это как-то расплатиться. Значит, он планировал что-то еще? Что же?
