Поскольку я настаивал, Винс вышел со мной на балкон, и мы стали есть мою пиццу и пить его вино. Погода была прекрасная, и улица под нами оживала: вечер пятницы, конец недели. Но он не сводил глаз с окрестных домов, и разговор тек как-то вяло. В конце концов он сказал:
— Эти ублюдки могут пристрелить нас обоих.
— Это вряд ли. Если бы Халил хотел убрать меня из снайперской винтовки, он бы давно это сделал. — И я добавил: — Он для меня приготовил что-то другое.
— Я сейчас думаю о себе, — ответил Пареси.
Он налил себе остатки вина и сказал:
— Отдел анализа коммуникаций засек включение телефона Кейт. На семь-восемь секунд, словно кто-то заглянул в записную книжку.
— Откуда шел сигнал?
— Откуда-то между Сорок четвертой и Сорок третьей улицами.
— Понятно… Вы послали туда машины?
— Послали, но сигнал шел из движущегося автомобиля.
— Что ж, по крайней мере мы знаем, что телефон Кейт на Манхэттене.
— Да. — Он кивком указал на город под нами. — Где-то там.
Я смотрел на высившиеся вокруг жилые дома и офисные здания. В каких-то окнах горел свет, какие-то были темны, и я подозревал, что есть там одно окно, из которого тоже пристально смотрят на нас.
— А как идет проверка Семьдесят второй улицы? — спросил я.
Он взглянул на здания.
— На данный момент мы проверили половину квартир и примерно восемьдесят процентов офисов. — И добавил: — Хорошо бы этот сигнал шел с противоположной стороны улицы.
— Они не так глупы. Не надо их недооценивать. И особенно не надо недооценивать Асада Халила.
Позвонила Кейт и очень обрадовалась, обнаружив меня дома и с гостем.
— Вы пили? — спросила она.
— Мы и сейчас пьем.
— Доброй ночи, Джон. Я люблю тебя.
— И я тебя.
Мы с Пареси уговорили полбутылки виски, и ближе к полуночи он ушел домой. А я пошел спать. Ночь прошла спокойно. Но у меня было такое чувство, что вот-вот что-то случится.
В субботу я вызвал служебную машину к десяти и поехал к Кейт в Бельвью. Поскольку она знала, что скоро выпишется, настроение у нее было хорошее.
— Как Том относится к тому, что ты выходишь отсюда?
— Нормально, поскольку я отправляюсь к родителям.
— А он знает, что я собираюсь с тобой?
— Да. И ему это нравится. — А вот это уже интересно. — Я очень серьезно поговорила с Томом, — объяснила она. — Я сказала ему, что, во-первых, он не может держать меня здесь против моей воли, а во-вторых, что в Вашингтоне могут и не одобрить то, что он использует тебя — агента на контракте — как приманку для захвата террориста.
— Подожди. Я ведь добровольно согласился. — Я подумал, что жить и работать было как-то проще, пока я не женился.
— Том считает, что это ни к чему не приведет, — сообщила она далее. И вот он, решающий довод: — Если с тобой что-то случится в городе и окажется, что половина группы наружного наблюдения следила за нашей квартирой, а половина — за тобой, Тому предстоят неприятные объяснения в Вашингтоне.
Кейт — женщина умная. Она умеет обращаться с Уолшем куда лучше, чем я.
— Джон, сотни людей, здесь и по всему миру, разыскивают сейчас Асада Халила. Его найдут и без твоей помощи. — А дальше еще хуже: — И еще я позвонила твоим родителям и сказала, что мы приедем к ним во Флориду, после того как съездим к моим родителям. Нам надо уехать на два месяца. Административная ссылка.
— Два месяца? С родителями? Одолжи мне, пожалуйста, револьвер!
Она взяла меня за руку и посмотрела на меня.
— Ты просто зациклился на этом деле, а это нездорово. Тебе нужно отвлечься. Уехать.
Я не ответил.
— Том хочет, чтобы до понедельника я оставалась в больнице. Он считает, что здесь мне безопаснее, и не хочет, чтобы меня здесь навещали, чтобы весть о том, что я жива, не дошла до кого не надо. — Она сменила кнут на пряник. — Джон, я люблю тебя. Ты спас мне жизнь, и я сейчас пытаюсь отплатить тебе тем же.
Я не уловил логической связи, но сказал:
— Ладно. В понедельник едем в Индианаполис.
— Миннеаполис, Джон. В Миннесоте.
— Да, конечно. Ладно, я пошел.
— Мне гораздо спокойнее, когда я знаю, что ты не пойдешь сегодня в ночное.
— Мне тоже.
— И еще до отъезда ты должен позвонить Тому и рассказать о Борисе.
— Есть, мэм.
