— Такое тебе может только присниться.
— Ты уверена, что речь идет о моих снах? Если вспомнить, какой прием ты мне оказала в ту ночь…
— Не я начала первой, — твердо заявила Барбара.
Реймонд обжег ее нарочито страстным взглядом.
— Именно ты, дорогая. Ты целовала меня так, словно уже год не знала прикосновений мужчины.
К щекам ее прихлынула кровь, но, прежде чем она придумала достойный ответ, возвратилась миссис Тарбелл. На этот раз ее сопровождала женщина помоложе, в таком же черно-белом наряде, с подносом в руках. На подносе красовался ослепительной белизны чайный сервиз: фарфоровые чашки и блюдца причудливо треугольной формы.
Вошедшие исчезли так же безмолвно, как и появились. Барбара размешала сахар и осторожно отпила глоточек. Разумеется, «Эрл Грей», чего и следовало ожидать.
— Кстати, мне тут пришло в голову, что я могу написать о тебе роман — о романе в расписке не говорится ни слова.
— Пытаешься сменить тему?
Барбара пропустила вопрос мимо ушей.
— Так я и сделаю. Слегка приукрашенная повесть твоей жизни…
— Тебе никто не поверит.
А ведь он прав. Даже художественное произведение должно хоть как-то соответствовать действительности.
— Ну что ж, тогда и впрямь придется вернуться к жизнеописанию Каролины Стайн. «История жизни знаменитой певицы в изложении Барбары Кэндалл…» Да, это будет бестселлер!
— С какой стати тебя так заинтересовала Каролина, что ты взялась раскапывать историю про злосчастную жертву инфаркта? Ты же нигде не использовала полученную информацию, верно? Не помню, чтобы этот инцидент упоминался где бы то ни было, кроме, разве, бульварных газет.
Барбара поперхнулась.
— Так ты их все-таки читаешь? Я заинтересовалась ею только потому, что жизнь мисс Стайн и тебя отчасти касается.
— Дело было два года назад. Я уже тогда занимал твои мысли?
— О да! Ты персонаж весьма достойный. — Барбара вспомнила мгновенную мысль, промелькнувшую в самолете: понадобится немало лет, чтобы узнать этого человека получше, и необъяснимая грусть овладела ею.
— Весьма польщен.
Барбара улыбнулась краем губ.
— Это моя работа, — любезно заверила она, подливая себе еще чая. — А с чего ты начал свою карьеру? Об этом никто не знает.
— Это долгая история — долгая и неинтересная…
— Мне предстоит провести тут пару недель, так что времени предостаточно, — напомнила Барбара не без ехидства. — Да, кстати, мне надо отослать несколько готовых статей. Ничего любопытного, уверяю тебя. Можно мне отдать их Уилкинсону?
Уголки губ Реймонда поползли вверх.
— О, радость моя, можно я их прочту, ну, пожалуйста? Окажи мне эту великую честь — позволь познакомиться с твоими трудами…
— Это называется цензурой.
— Это называется самозащитой. Ты удивлена?
— Нет, я ждала чего-то в этом роде. Так с чего ты начал свою карьеру?
— Ты никогда не сдаешься?
— Нет, особенно когда обнаруживаю, что конкретный вопрос почему-то весьма раздражает человека, у которого я беру интервью. А я уже поняла, что ты не хочешь отвечать…
Реймонд шагнул к ней, рывком поднял с дивана и, едва она оказалась на ногах, привлек к себе, крепко прижав хрупкие ладони к своей широкой груди. Минуты казались часами: Барбара глядела, не отрываясь, дыхание ее стало прерывистым, словно в горле вдруг пересохло. Реймонд потянулся к ее губам…
У двери послышался шорох, и Барбара резко обернулась.
— Обед подан, сэр, — объявила домоправительница.
Реймонд не пошевелился.
— Благодарю вас, миссис Тарбелл.
Он с самого начала знал о ее присутствии, подумала Барбара со странной смесью облегчения и досады. Облегчения потому, что Адамс разыграл эту небольшую сцену нарочно и, благодарение Богу, не нужно беспокоиться, что им двигали другие мотивы. А досады потому, что не хотелось выступать в нелепой роли только затем, чтобы водить за нос домоправительницу.
Уилкинсон суетился вокруг стола, накрытого точно так же, как в Майами. Усевшись, Барбара развернула салфетку и улыбнулась ему. Дворецкий почтительно поклонился в ответ.
Она вздохнула. Вся эта история заставляла ее чувствовать себя полнейшим ничтожеством. Без сомнения, уже через месяц она решит, что все это попросту ей приснилось.
