Лето летающих - страница 5

— Приходите завтра в это время! — сказал он, по обычаю своему неизвестно кому или чему подмигивая…

На следующий день в назначенное время мы застали Графина Стаканыча за прилаживанием какого-то фарфорового кружочка-тарелки к спинке низкого тёмно-красного кресла. На тарелке была нарисована розовая девочка с розовым барашком на руках.

— Это не тарелка, — объявил столяр, — а «медальон» с пастушкой. Да-с! Креслицу этому годков сто пятьдесят… Ну, идёмте-ка сюда…

Он повёл нас к верстаку, где уже было расчищено от стружек место и лежал лист оранжевой бумаги и три оструганные дранки.

— Какие у вас нитки? — спросил Графин Стаканыч.

— Толстые… — ответил Костя и полез в карман.

— Это не ответ! — Столяр с сожалением взглянул на нас. — Да, я вижу, вы сосунки в этом деле.

Он взял у Кости клубок суровых ниток и быстро раскрутил кончик в обратную сторону. Три тоненькие нитки-жилки изогнулись крошечными дужками (по количеству этих жилок они и назывались: двойник, тройник, четверик и т. д.).

— Тройник. Так и отвечайте! — проворчал столяр, о чём-то размышляя над оранжевой бумагой. — А то «толстые»… Толстые, милые, — это шестерик или восьмерик. А тройник — нитка лёгкая, мельче её только двойник… Так-с… В таком случае раз тройник, то поубавим-с маленько, чтобы нитка выдержала…

И он отрезал от оранжевого листа, уменьшив и ширину и длину его.

…Да, конечно, мы с Костей были только начинающие змеевики. Суровые нитки мы купили лишь в этом году, а до того пускали змеев на домашних, на катушечных (чёрных или белых), взятых из маминой, существующей в каждом доме «коробки для шитья». Поэтому-то купленный тройник показался нам толстым.

Но не это говорило о нашей неопытности — позже мы убедились, что и на катушечных нитках можно прекрасно пускать маленьких змеев, — а то, что змеи наши… не летали. Да, мы носились с ними по мостовой туда и сюда — и против ветра и даже почему-то по ветру… Змеи тащились за нами, иногда, как бы из вежливости, они приподымались до высоты забора и, завалившись набок или на спину, снова волочились за нами, поднимая тонкую, как пудра, пыль — пыль, которая бывает только на немощёных улицах провинциальных городов…

Графин Стаканыч меж тем быстро и ловко сооружал нам змея. Мы следили за ним и, по правде говоря, не видели для себя ничего нового. Как делали и мы с Костей, так и он: подогнул слева и справа — чтобы не рвались бока змея — бумагу и, смазав края клеем (клей тоже был не столярный, а из муки), плотно прижал их. Затем на верхний край оранжевого прямоугольника приклеил дранку — так называемый наголовник, а две дранки подлиннее пустил по диагоналям листа.

Всё то же самое, и мы так делали. Даже вот это заключительное: столяр быстро перевернул змея на лицевую сторону и двумя пальцами провёл по каждой дранке, прижимая теперь не дранку к бумаге, а бумагу к дранке. И мы это всегда делали, чтобы дранки лучше пристали. Да, всё так… Почему же наши змеи не летали?..

— Теперь бы ему часок-другой провянуть, просохнуть, — сказал Графин Стаканыч, — да вам, вижу, не терпится… И мне тоже некогда. Так мы его сейчас по ускоренной методе…

С этими словами он, придерживая змея за середину, за перекрестие дранок, поднял его над железной печуркой, где обычно разогревался клей, и стал помахивать змеем, нежа его на тёплом восходящем воздухе. Вскоре тёмные влажные полосы от смазанных клеем дранок, видимые на лицевой стороне, стали светлеть, сливаться с общим оранжевым фоном.

Когда змей высох, столяр, оторвав от нашего тройника одну нитку подлиннее, другую покороче, быстро сделал змею верхние путы. Затем согнул наголовник в слабую дугу, отчего змей как бы выпятил грудь, стал выпуклым.

Оставался только хвост. Вот тут было другое! Мы делали хвост длинным, а путы на нём — короткими, а тут было наоборот. Наш хвост напоминал рогатку с короткими рогульками и длинной ручкой, у Графина же Стаканыча длинные рогульки и короткая ручка…

— Ну, пошли! — сказал столяр.

Это всегда был торжественный, решающе-острый момент: человек выходит с новым змеем. Что будет? Как полетит? Да и полетит ли?..