«Да, Лёшик, видать, эта задачка тебе не по зубам!», – мысленно упрекнул я самого себя, и от этого неожиданного вывода на душе стало тоскливо и гадко.
Я, конечно, не стал плакаться на судьбу и винить обстоятельства, а, вместо этого, принялся невесело размышлять о превратностях жизни и непредсказуемости женщин, которых мне посылали небеса.
Наверное, так, мысленно философствуя, я бы и добрался до Новограда, если бы не попутчик, который сел в машину где-то за Валдаем. Не знаю почему, но вдруг стало жаль этого старика в поношенном костюмчике и клетчатой сорочке, что в сумерках одиноко стоял на обочине с мальборовским пакетом, укрывшись от дождя куском мутной клеёнки.
Несмотря на двухдневную небритость и всклокоченную седую шевелюру, у него было ироничное, довольно интеллигентное лицо, которое безошибочно выдало офицера-отставника. Старику тоже надо было в Новоград и, узнав об этом, я согласно кивнул. Он тут же выбросил свою клеёнку и проворно забрался в автомобиль на переднее сидение.
Когда машина тронулась, попутчик молчал не дольше минуты.
– Как же всё осточертело! – вдруг заявил он решительным тоном, глядя через окно на дома деревушки, через которую мы в данный момент проезжали.
– О чём это вы? – удивленно отозвался я.
– О нынешней жизни: никакого просвета! – тон попутчика ничуть не изменился. – Такую страну под откос пустили!
Я демонстративно промолчал, поскольку уже много раз слышал подобные утверждения от десятков знакомых и незнакомых мне людей и совсем не желал вступать в спор с очередным просоветски настроенным гражданином. Даже, несмотря на то, что в данный момент, кроме меня, ему не с кем было поговорить.
– От добра, добра не ищут! – категорично изрёк старик и коротко пояснил. – У нас же всё было!!!
– Что значит «всё»?! – не выдержал я. – Вы давно продали свою машину?
Пенсионера ничуть не смутила моя ирония.
– Не придирайтесь к словам, машина не главное! Прежде всего, я имел ввиду бесплатное образование, медицину и право на работу! Всего этого мы сейчас лишены! Напрочь!!!
Ему все же удалось разбудить во мне спорщика.
– По-вашему, деньги на медицину и образование нам переводили из-за рубежа? – в моем голосе не было ни капли ехидства. Одно лишь любопытство, не более.
– Из-за какого рубежа?! – опешил старик. – Нам ниоткуда не переводили средства! Никто!
– Тогда за чей же счет всё это работало? – мне действительно было интересно, что он на это ответит.
– А госбюджет на что?! – попутчик, кажется, инстинктивно почувствовал подвох. – Всё финансировалось из бюджета, неужели непонятно!
– Ну, а кто его наполнял: немцы или французы?
– Какие французы?! Мы же сами и наполняли! Только не прикидывайтесь наивным!!!! – спутник уставился на меня, как на чокнутого.
Мне надо было следить за дорогой, и я продолжил разговор, не отрывая глаз от впередиидущего грузовика с огромным тёмно-красным фургоном:
– А вам не кажется, что для содержания бесплатной медицины и дармового образования всем нам просто занижали зарплату? Кому больше, кому – меньше…
– То есть как?! – возмутился было попутчик, но тут же осёкся, осознав вдруг неприглядную суть услышанного.
Через минуту я мельком глянул на озадаченного старика и, признаюсь, испытал неловкость за свою беспощадную откровенность.
По-моему, наивность граждан в социальных вопросах может радовать только бессовестных политиков и конченых циников, а это, чаще всего, одни и те же люди. К счастью, я не относил себя ни к тем, ни к другим и не испытывал желания позлорадствовать над пенсионером.
– Как вас зовут?
– Никита Андреич, – разочарованно буркнул старик.
– А меня Алексей, – представился я, и мы пожали друг другу руки. – Сколько вам лет?
– Шестьдесят семь…
– Почтенный возраст. Мне всего лишь сорок два.
Однако мой спутник не собирался сдаваться. Он просто продумывал, как продолжить спор.
– И когда вы поняли, что социализм вас не устраивает? – вскоре с вызовом спросил Никита Андреич, повернувшись ко мне всем корпусом.
– Точно не скажу, но где-то в начале восьмидесятых стало ясно, что мы топаем не туда, – сейчас меньше всего хотелось говорить заумным языком, правда, это было не так-то просто. – Знаете, иногда даже возникало желание написать на наших пограничных столбах: «Внимание, зона абсурда! Просьба ничему не удивляться!».
