— Это мне? — спросила она, подняв брови и постаравшись скрыть свое изумление.
Он кивнул и сел напротив нее на прямой решетчатый стул.
— Обычно мужчины приносят женщине цветы, когда хотят извиниться, — холодно сказала она. — Ну… так в чем же дело?
Кровь бросилась ему в лицо.
— Не надо еще больше все осложнять, Уитни.
— Красные розы за любовь, белые… за лишение невинности. — Она горько рассмеялась. — Дюжина белых роз. Дешево, Люк.
— Уитни, я…
Но она вскочила на ноги и выхватила розы из вазы, не замечая боли, хотя острые шипы вонзились ей в ладони.
— Лучше бы поберег деньги! — крикнула она, отбежала к бассейну и швырнула белые цветы на длинных стеблях в воду. — Не нужны мне твои чертовы розы! — Тяжело дыша, Уитни стояла спиной к нему, и каждая клеточка ее тела была буквально пронизана злостью и возмущением. Она услышала, как Люк устало вздохнул. Скрипнул его стул, когда он тоже поднялся на ноги.
— Я согласился на то место на Полынных виноградниках, — сказал он. — Встречаемся с Вики в конце недели и подписываем контракт. Домик, конечно, маловат, но…
— Это все из‑за моей мамы, не так ли? — Злость ушла, возмущение испарилось, и Уитни повернулась и взглянула на него. — Моя мать все еще между нами? — Ее голос был такой же усталый, как и его вздох ранее.
— Ты ошибаешься…
— Нет, не ошибаюсь! Ты положил фотографию лицом вниз. Фотографию в моей комнате — я видела!
Он покачал головой.
— Да, я смотрел на снимок. Он упал, когда я ставил его на место. Я просто не стал поправлять. — Он как‑то криво и насмешливо улыбнулся. — Я видел твою мать один раз в жизни, и мои воспоминания о ней… воспоминания потерявшего голову подростка. Ваше сходство очень поверхностно — теперь я в этом убедился. Цвет волос и кожи, черты лица, но глаза совсем разные: твои такие чистые, честные, тогда как ее…
— Но что же тогда, Люк? — Не слушая его, обратила к нему умоляющие глаза Уитни. — Если это не из‑за мамы, что тогда? — Она прерывисто вздохнула. — Вчера ночью ты сказал… сказал, что любишь меня.
— Прошлая ночь была ошибкой — моей ошибкой, и я глубоко о ней сожалею. Ради Бога, Уитни. — В голосе его была мука. — Ты знаешь мое финансовое положение — неужели ты думаешь, что в такой ситуации я могу просить тебя стать моей женой? У меня есть своя гордость!
Уитни с недоверием смотрела на него… и вдруг отшатнулась, как если бы он ее ударил.
— Ты хочешь сказать…
— Это самое, милая, — мрачно произнес он и продолжал, явно издеваясь над самим собой: — Это все старушка‑гордость клана Браннигенов. И ничего — ни ты, ни кто‑нибудь другой не может с этим поделать.
Уитни поняла, что она потерпела поражение. Полное, абсолютное поражение.
Любая ее попытка изменить решение Люка обернется провалом. Сердце ее так заныло, что она чуть не согнулась пополам. Но вместо этого она выпрямила спину и твердо посмотрела на Люка.
— Ты прав, — ничем не выдавая своего отчаяния, сказала она. — Я ничего не могу здесь поделать… и даже не буду пытаться. Я уже давно поняла: ничто и никогда не устоит перед гордостью Браннигенов.
Но где‑то посередине длинной бессонной ночи Уитни нашла выход из создавшегося положения, выход такой гениальный в своей простоте, что она даже поразилась, почему не додумалась до этого раньше.
Когда на следующее утро Люк зашел к ней с традиционной чашкой кофе, Уитни не спала и ждала его. Он уже повернулся к двери, чтобы уйти, когда она окликнула его:
— Подожди секунду.
Подтянув простыню к подбородку, девушка приподнялась на локте. Люк остановился и повернулся к ней.
— Мне нужно ненадолго отлучиться сегодня днем, — сказала она. — Не мог бы ты прийти пораньше и присмотреть за Троем, пока я не вернусь?
— Конечно, нет вопросов, — вяло согласился Люк. — В котором часу?
— В четыре тридцать.
— О'кэй. — Он помедлил и спросил, нахмурив брови: — Могу я поинтересоваться, куда это ты собралась?
— У меня есть дело в Эмералде. — Она постаралась придать своему голосу обыденность, но он все‑таки прозвучал уклончиво, и она почувствовала, как краска вины заливает ее щеки.
Люк сжал губы.
— Надеюсь, ты не наделаешь глупостей.
— Не собираюсь.
