— Ага, но всегда мечтал заиметь братьев и сестер. — Он выдал эти сведения не думая, но тут же себя одернул. Я же собирался допросить ее!
Льюк нажал на акселератор, и машина рванула вперед.
— Значит, вы были младшенькой в семье.
— Да. Не только была, но таковой и остаюсь для своих родных.
Недовольная нотка в ее голосе заставила Льюка взглянуть на нее:
— Вам это не очень нравится?
— Не очень.
— Правда? И почему же?
Отведя прядь волос с лица, Джози вздохнула.
— Всю жизнь мне говорили, что нужно делать и как поступать, — сказала она, — для этого хватало народу: кроме родителей, три сестрицы, любящие руководить. Пока я росла, у меня почти не было возможности принимать собственные решения. Ничего удивительного, что мне и сейчас не очень‑то это удается.
— Почему вы так решили?
— Если послушать моих родных, то все мои самостоятельные шаги были ошибочными.
Возможно, разговор становился слишком уж личным, но Льюк не удержался и копнул поглубже:
— А какие решения, например?
— Ну, например, в моей семье все юристы, это традиция — с незапамятных времен все Рэндолы были адвокатами. Отец работал в адвокатской конторе деда, дед — в конторе прадеда, — ну вы знаете, как это бывает. Предполагалось, что я тоже буду служить в конторе, принадлежащей семье, или по крайней мере выйду замуж за адвоката. И поэтому, когда я пошла в колледж, где обучали гостиничному и ресторанному делу, родные были уверены, что я совершаю страшную глупость. А мой переезд из Талсы в Чикаго сочли еще большей глупостью.
Льюк вел машину через лес, уже слегка окрашенный в осенние тона. Он взглянул на девушку — на ее лицо падала тень от ветвей.
— При чем тут глупость? Вы же имеете право на личный выбор.
— В то время я тоже так думала. Но, потеряв работу в Чикаго и не найдя другой, я стала думать, что родные, пожалуй, правы. Вернувшись в Талсу побитым щенком, я решила смириться — поступить в семейную контору, выйти замуж за юриста и вести такую же жизнь, как мои старшие сестры. В конце концов, почему я, единственная, должна от всех отличаться? Да еще в дурную сторону. — Джози тяжело вздохнула. — Вот так и получилось, что право на следующий свой выбор я уступила родным…
— Насколько я понимаю, — перебил Льюк, — вы имеете в виду ваше замужество?
— Да, мои родные были уверены, что Роберт блестящая партия, — мрачно подтвердила Джози, глядя в окно на просторное пастбище. — Когда он сделал предложение, все пришли в такой восторг, так меня поздравляли и строили такие планы, что, видимо, меня потащила за собой эта «волна». Глупо с моей стороны, правда?
Мысли Льюка обратились в прошлое — пять лет назад он испытал нечто подобное. Вместо того чтобы призадуматься о прохладности своих чувств к невесте, он позволил вовлечь себя в предсвадебную суету и утерял способность судить здраво.
— Собственно говоря, ничего удивительного в этом нет, — услышал он свой собственный голос. — Перед свадьбой такая поднимается суматоха, что некогда дух перевести, кажется, будто мчишься на поезде, потерявшем управление, и не можешь ни остановить его, ни спрыгнуть.
— Вот именно!
Он поглядел на нее, а она ответила теплой улыбкой. Льюку показалось, что кабина вдруг уменьшилась, и они сидят гораздо ближе друг к другу, чем раньше. Он снова уставился на дорогу, но все же успел заметить любопытство, вспыхнувшее в глазах Джози.
— У вас, очевидно, тоже есть похожий неудачный опыт, — заметила она.
— К сожалению, да.
— А что случилось?
— Черил, моя жена, стремилась замуж не ради семейной жизни.
— А ради чего?
— У нее был сложный момент в жизни: парень изменил ей и она жаждала мести. Главной задачей ее было вызвать ревность, а как она будет жить дальше, ее не интересовало.
— О Льюк! Видимо, вам все это тяжело далось.
— Да уж, самолюбие мое страдало. — Он потер подбородок. — Чувствовал себя деревенским дурачком, которого объехали на кривой козе. Но, оглядываясь назад, я считаю, что она сделала мне величайшее одолжение тем, что ушла. Слишком разные у нас устремления, не хотел бы я бежать с ней в одной упряжке.
— До свадьбы вы были долго знакомы?
— И да, и нет. Мы вместе учились в последних классах школы. Потом она переехала в Даллас. Была эдакой красавицей, первой в городе, из тех, о которых мечтают все парни. Может, потому, что она казалась неприступной.
