— Где же они? — спрашивает сосед.
— В отеле «Принсипаль». Мне уже пора к ним.
— Да-да, я помню. Мужчина, ваш муж, высунулся из «Ровера» и спрашивал у прохожих, сколько в городе отелей. А потом вы поехали в сторону отеля «Принсипаль».
— Конечно, комнат уже не было. Ни одной свободной не осталось.
Закат снова затянуло тучами. Опять собирается гроза. Темно-синяя, глубокая, как океан, масса с середины дня медленно ползет над городком. Она пришла с востока. Еще светло ровно настолько, чтобы видеть ее угрожающий цвет. Они, наверно, так и стоят на краю балкона. Там, в конце главной улицы. А теперь у тебя глаза совсем синие, говорит Пьер, как небо сейчас.
— Я не смогу уйти. Посмотрите, опять начинается. Жюдит не бежит к ней на этот раз. Она смотрит, как резвятся босоногие ребятишки в водосточных канавках на площади. Густая от глины вода течет между их ног. Вода темно-красная, такого же цвета, как камни городка, как земля вокруг. Вся молодежь здесь, веселится на площади под сверкание молний и несмолкающие громовые раскаты. Слышно, как они насвистывают песенки; высокие ноты, пробиваясь сквозь шум грозы, ласкают слух своей мелодичностью.
Вот и ливень. Океан обрушился на городок. Площадь скрывается из виду. Галереи заполняет толпа. В кафе говорят все громче, чтобы расслышать друг друга. Даже кричат. И то и дело — имена Родриго Паэстры и Переса.
— Передышка для Родриго Паэстры, — говорит сосед.
И показывает на полицейских, которые укрылись на галерее, пережидая ливень.
— Полгода они были женаты, — продолжает сосед. — Он застал ее с Пересом. Ну кто поступил бы иначе? Его обязательно оправдают, нашего Родриго.
Мария пьет еще. Морщится. Наступает то время дня, когда от спиртного к горлу подкатывает тошнота.
— Где он? — спрашивает она.
Сосед наклоняется к ней. Она чувствует густой, лимонно-терпкий запах его волос. Губы у него блестящие, красивые.
— В городе, где-то на крыше.
Они улыбаются друг другу. Он отстраняется. Она еще ощущает теплоту его голоса в ямке между плечом и шеей.
— Захлебнулся и утонул?
— Нет, — он смеется, — я повторяю то, что слышал. Я ничего не знаю.
В углу кафе завязывается спор о преступлении; спорят шумно, и все другие разговоры смолкают. Жена Родриго Паэстры сама кинулась в объятия Переса, чем же Перес виноват? Можно ли оттолкнуть женщину, когда она вот так вешается вам не шею?
— А правда, можно ли? — спрашивает Мария.
— Трудновато. Но Родриго Паэстра этого не учел.
У Переса есть друзья, они оплакивают его сегодня. Его мать там, одна у его тела, в мэрии. А жена Родриго Паэстры? Ее тело тоже в мэрии. Но она была нездешняя. Никого нет с ней сегодня вечером. Она была из Мадрида, муж привез ее сюда прошлой осенью.
Ливень прекратился, затихает оглушительный шум дождя.
— Не успела выйти замуж, как захотела перепробовать всех мужчин в округе. Что было с ней делать? Убить?
— Ну и вопрос, — говорит Мария; она показывает рукой на площадь, на широкую закрытую дверь.
— Да, — кивает сосед, — это мэрия.
В кафе заходит его друг; они опять говорят о преступлении.
Ливень кончился, и площадь снова заполонили ребятишки. Почти не видно конца улицы — где-то там обрывается городок и высится белая громада отеля «Принсипаль». Мария замечает, что Жюдит уже среди ребятишек на площади. Нерешительно топчется и все же ступает в грязную красную воду. Друг соседа угощает Марию стаканчиком мансанильи. Она кивает. Давно она в Испании? Девять дней, отвечает она. Испания ей нравится? Конечно. Она здесь уже бывала.
— Мне пора, — говорит она. — С этой грозой не знаешь, куда деваться.
— Ко мне, — предлагает сосед.
Он смеется. Она смеется тоже, но, на его взгляд, недостаточно весело.
— Еще стаканчик мансанильи?
Нет, Мария не хочет больше пить. Она зовет Жюдит, та подбегает, ноги как в красных сапожках из глины с площади.
— Вы еще придете? Вечером?
Она не знает, может быть.
Они идут вдоль тротуара к отелю. Над городком веют запахи конюшни, свежего сена. Ночью будет хорошо, как у моря. Жюдит шлепает по канавке с красной водой. Мария не окликает ее — пусть. Им встречаются полицейские — они дежурят на всех перекрестках улиц. Уже почти совсем стемнело. Аварию в электросети еще не устранили, — должно быть, это надолго. Только на крыши еще ложатся — для тех, кто их видит, — блики закатного неба. Мария берет Жюдит за ручку, что-то говорит ей. Жюдит привыкла, она ее не слушает.
