— Какие красивые, — пробормотал Рено, гладя ее по волосам, рассматривая медово-каштановые пряди в последних призрачных лучах сумерек. Он вновь приник к ее устам, водя по ним языком до тех пор, пока она их не приоткрыла.
Элиз чувствовала, как ее наполняет теплая волна благодарности.
Она задрожала, когда его пальцы коснулись ее шеи, заскользили по груди, коснулись края корсажа, и задышала быстрее, когда Рено повторил этот путь своими теплыми губами. Он нащупал узел, стягивающий шнуровку, и с легкостью освободил ее бледную грудь; закрыв глаза, он прижался к ней лицом, вдыхая аромат ее кожи.
Сладкий дурман пьянящего восторга пробежал по жилам Элиз. Члены ее ослабели, стали как ватные, ленивая истома не позволяла думать. «Я или сумасшедшая, или пьяна, если так себя веду», — мелькнула в голове отрывочная мысль. Вся во власти древней магии, она позволила ему повернуть ее, расстегнуть на спине маленькие пуговки и расшнуровать корсет. Когда Рено стягивал рукав с ее руки, она ощутила на плече тепло его дыхания.
Ее тело, освободившись от власти воли, само приподнялось к нему навстречу. Элиз слышала его напряженное дыхание, мощное биение его сердца. Это была чистая радость взаимного восторга, без всякой мысли об эгоистичном удовлетворении. Ничего подобного она прежде не испытывала.
Элиз провела рукой по его спине, ощущая в себе эту растущую радость, раскрывающуюся, подобно лесному папоротнику весной.
Рено приподнял голову и внимательно посмотрел на нее.
— Мне остановиться?
Прошло несколько мгновений, прежде чем она смогла произнести:
— Да, так, наверное, будет лучше.
— Несомненно. Но ты действительно этого хочешь?
Сердце у нее билось с такой силой, что она поражалась, почему он не слышит его стука, а тело ее горело как в огне. С глазами, блестящими от страсти, она произнесла:
— Нет, я этого не хочу.
— И я, — прошептал он.
Никогда в жизни Элиз не знала ничего, кроме грубых ласк, которые причиняли боль и не приносили удовольствия. Рено терпеливо и осторожно помог ей открыться навстречу собственным чувствам, он расколдовал ее.
Элиз охватил яркий завораживающий пламень восторга; она погрузилась в волны удовольствия, парила в небывалом блаженстве. Это блаженство так ошеломило ее, что от удивления она даже издала сдавленный крик, а потом вновь приникла губами к его губам, ощутив солоноватый привкус крови. Обхватив Рено за плечи, она прижалась трепещущей грудью к его груди. Ей хотелось, чтобы он как можно крепче обнял ее, хотелось ощутить его силу, его твердость.
Он отпустил ее на минуту, но только для того, чтобы освободиться от брюк, и вновь обнял ее. Она ощутила его разгоряченную пульсирующую силу.
— Элиз, милая…
Она не могла смотреть на него, не могла ни о чем думать из-за восхитительного исступления, владевшего ею. Но она поняла суть его просьбы, до нее дошла мольба в его голосе. И ей вдруг показалось странным, что все это время она так боялась его. Над головой Элиз темные ветви деревьев разрисовывали серый купол зимнего неба, но она не ощущала ни холода, ни страха, согретая теплом этого человека.
— Пожалуйста, — чуть слышно прошептала она.
Если бы Рено так напряженно не ждал ответа, он бы не расслышал. Ее дыхание касалось его щеки, и он скорее догадался, что именно она сказала.
— Ах, любовь моя, — произнес Рено низким от страсти голосом, — мне не следовало так долго ждать.
Он уже не мог дольше выдерживать искушения и изо всех сил сжал Элиз в объятиях, отметая старые воспоминания, испытывая головокружительную радость — и даря ее.
Когда они возвращались домой, наступила полная темнота. Желтый свет лился из окон, приветствуя их. Они медленно шли, обняв друг друга, и часто останавливались, чтобы поцеловаться. В их поцелуях сквозило неутоленное желание. Элиз положила голову на плечо Рено, но часто поворачивала ее, чтобы всмотреться в темноту леса.
— Что ты высматриваешь? Пантеру?
— Нет. Просто я смотрю, нет ли там какой-нибудь опасности.
— Ты все еще боишься?
— Когда ты со мной, я не боюсь, — ответила она, с удивлением обнаружив, сколь правдив этот импульсивный ответ, и продолжила неуверенным тоном: — Так странно, что мне не надо ничего бояться…
