– Я уже опоздал, братишка.
– Последний раз тебе говорю, иди на автобус, ты мне здесь мешаешь.
– А не пошел бы ты сам…
Ром пляшет в зрачках Адриано, он поднимется, взбешенный, смотрит искоса и шагает нетвердо. Он подходит к Соледад Брачо, обводит галстук вокруг ее тела – вокруг осиной талии между атласных холмов, – галстуком притягивает ее к себе, дует ей в ухо, тяжело дышит в затылок, его член напрягается, твердеет, встает перед входом, сулящим ему самый нежный, приветливый и радушный прием.
Нандо смотрит на них, и от ярости щеки его багровеют, словно от аллергической сыпи. Впервые за весь день он снимает темные очки, чтобы убедиться, что все это он взаправду видит собственными глазами. Пара покачивается вправо и влево, они с увлечением трутся, прижавшись друг к дружке, а у Нандо глаза буквально вылезают из орбит. Адриано со вдовой в полном взаимном согласии милуются и обнимаются, а у Нандо вверх по пищеводу ползет что-то щекочущее, кислое и плотное. Адриано запускает руку под атласный подол, а Нандо тошнит от черной ревности.
Адриано расстегивает ширинку суконных брюк, и в это мгновение начинает действовать механизм его гибели. Он нажал на красную кнопку: отуманенный алкоголем мозг его двоюродного брата получает четкий сигнал. В сознании Нандо зарождается захватывающий дух экстаз, тот, что не знает ни прошлого, ни будущего, ни угрызений, ни опасений, озаренный гневом и ослепленный болью. Его тело наполняется нечеловеческой силой, а с искаженного лица внезапно сбегает краска, и оно отражает сияющую вспышку безумия, которая заставляет идти до конца. Нандо встает, и одним рывком разлучает парочку: отшвыривает женщину к стене, а разинувшего рот двоюродного брата повергает на пол, к своим ногам.
Их окружают люди, кричат, зовут на помощь других, но среди суматохи Нандо слышит лить тайный и настойчивый зов своего кольта – тот, тяжелый, массивный, реальный, щекочет ему бок, говоря «здесь я, здесь».
Адриано простирает руки, пытаясь защититься. Он пытается засмеяться, хочет обратить все в шутку, успокоить Нандо объяснениями, вступить в пререкания. Но ужас пригвождает его к полу и лишает дара речи, и он так и остается, немой и трагичный, прося о прощении своими глубоко посаженными глазами, залитыми страхом и надеждой, не желающими расставаться навек с дневным светом.
Нандо, Ужасающий, глух к мольбам: небольшой просвет, остающийся в его сознании, только и позволяет ему понять, что в данный момент ему ненавистно омерзительное существо, взывающее к нему с земли. Он стреляет ему в грудь.
Вдова, ошеломленная и оглушенная громом выстрела, приглаживает волосы рассеянным, бессознательным движением руки.
Раненый Адриано смотрит на брата, словно спрашивая, что же все-таки произошло. Он пытается что-то сказать, приподняться, вернуться к реальности. Но наконец он сдается, принимает позу трупа и, сокрушенный и недвижный, погружается в вечность.
Запах пороха, острый и сладковатый, как марихуана, проникает в ноздри Нандо Баррагана, ударяет ему в голову, и с него в один миг слетает и сатанинский гнев, и опьянение. Теперь он осознает, что убил своего двоюродного брата, и на него наваливается гнетущее чувство необратимости случившегося.
Время, продолжая свое привычное течение, для Нандо замедляет свой ход, он понимает, что вступил, без надежды на возвращение, в таинственные владения рока. Желтый, голый, опустошенный, внезапно ставший уязвимым, он борется с ознобом, сотрясающим душу, и озирается вокруг с выражением человека, потерянного для мира – отныне оно навсегда останется в его взгляде.
Он прячет свое оружие, вновь холодное, смолкшее. Он опускается на колени возле тела Адриано и с неторопливой и неуклюжей нежностью, с женским усердием, не спеша, одевает его, словно пеленая новорожденного. Он надевает на него рубашку, застегивает ее, борясь с запонками, не желающими пролезать в петли. Он поднимает с пола галстук, чистит, повязывает ему на шею узлом в три оборота и заботливо разглаживает, чтобы он лежал, как надо. Он продевает его руки в рукава пиджака, застегивает два ряда пуговиц, отворачивает лацканы. Смочив слюной свой указательным палец, он трет руку Адриано, чтобы смыть цифры, написанные шариковой ручкой. Закончив, он тихо объявляет:
