Ленинградский коверкот - страница 17

Шрифт
Интервал

стр.

— А вы кто, дяденька? И откуда вы знаете, что меня звать Вася?

— А еще знаю, что ты уже учишься, раз умеешь писать свое имя. Верно же?.. Вот только в каком классе?

— Во второй пойду, — с готовностью доложил мальчик.

— Уже большой! А мы с тобой тезки.

И мальчик еще раз убедился, что криков не будет.

— А что ты тут делаешь? — спросил мужчина. Он стал снова серьезным, и мальчик опять почувствовал себя так, как и в самом начале разговора.

— Я… я гуляю, — ответил он. — Мы приехали вчера. А сегодня я гуляю. Дядь Вась, а где здесь река? — схитрил он.

Услышав вопрос, мужчина улыбнулся:

— А откуда вы приехали, Вася?

Мальчик немного помолчал, выжидая положенное время, чтобы с гордостью произнести:

— Мы с Дальнего Востока, — и посмотрел, как будет реагировать на это собеседник, и тот, заметив это, со значением протянул:

— О-о…

— Нужно лететь до Благовещенска, — продолжал мальчик, — потом на север, в Экимчан, а уж потом на автобусе в наш поселок, где много оленей и где у меня друг Димка. Он эвенк, у него самые красивые торбаса в школе… А папа у меня врач и мама врач, а еще она мастер спорта! — не удержался и похвастался мальчик.

— И ты, я вижу… — мужчина кивнул на футболку.

Мальчик, смутившись, в очередной раз поправил ее.

— Ну что, Вася, нравится наш город?

— Да… И у меня мама здесь родилась. А мы еще поедем смотреть Москву. Будем кататься под землей на… ну этом… как его?

— В метро? — подсказал мужчина.

— Да… Экс… экс… на нем, в общем.

— А-а… — снова протянул мужчина. Он задумчиво барабанил пальцами по скамейке, как раз в том самом изрезанном месте. — А следы о себе, Вася, нужно по-другому оставлять. — Мужчина покосился на буквы.

— Простите меня, — сказал мальчик.

— Знаешь, кто там жил? — и мужчина показал через дорогу.

Мальчик покачал головой.

— Давно, когда мой дед был таким, как ты, Вася, в том розовом доме жил один человек. Он много работал, лечил людей, а вообще-то он стал великим писателем. Он работал здесь год, но и позже иногда приезжал сюда: он любил Подмосковье. Вечерами, когда солнце садилось, а плотва играла на реке, выходил из дома и шел сюда, под липу. Он отдыхал здесь, Вася. Вот под этой липой. А если спуститься в овраг и пойти по песку к реке, то справа, на вершине холма, стоит церковь: белая-белая, с луковичками-куполами. Он поднимался к стенам церкви. Оттуда, с высоты, видна далеко Москва-река, в верховьях которой построен монастырь с галереями и кельями, дозорными вышками и просторным монастырским двором. Там сейчас музей. Тихое место, когда кино не снимают. И если хочешь — мы туда сходим… Только не сегодня! — поспешил опередить мальчика мужчина.

— Хочу! — крикнул мальчик. Ему почудились кирпичные с зелеными щербинами стены, серые подвалы и камеры пыток, дозорная вышка, откуда издали замечали приближение кочевников, и колокольный звон, поднимавшийся при этом, черный дым над чанами с закипающей смолой, бряцанье оружия… Мальчик перевел дух и снова повторил: — Очень хочу! А когда?

— Ух ты! — улыбнулся мужчина. — Может, завтра… Да, о чем я говорил?.. А… У этого человека была аккуратная бородка, добрые глаза, очки на шнурочке…

— Пенсне, — вставил мальчик.

— Верно, — подтвердил мужчина. — Видал?

— На картинке.

— И это был в будущем знаменитый писатель Антон Павлович Чехов.

— Вспомнил! Вспомнил! — закричал мальчик. — Мне мама рассказывала. Мама говорила, что он был замечательный человек, а еще большущий интеллигент. Дядь Вась, а что такое интеллигент?.. И он умер от чахотки. Так раньше туберкулез называли, это когда кровью кашляют, — выпалил мальчик.

— Постой, постой!.. Откуда ты знаешь? — спросил мужчина.

— У мамы в больнице висит портрет на стенке. Я ее еще маленький спрашивал.

— Да, Вася, болел. Однажды он собрался и уехал на Сахалин. На поезде, лошадях, пароходе, пешком… Он смотрел, как живут люди, лечил их, делал перепись населения на острове, а вот сам не уберегся… Вот здесь на скамье он, возможно, и составил план этой поездки, размышлял, писал письма, писал рассказы…

Мальчику опять стало стыдно. Он представил, как резал скамью, и покраснел. «Еще старался, как дурак. Наверно, язык высунул». Он знал, что в школе на уроке рисования всегда высовывает язык, когда рисует, о чем регулярно напоминает Маргарита Яковлевна. «Отчего это? Может, от удовольствия: я люблю рисовать. Ну а здесь? Здесь совсем другое дело, здесь не только язык. Здесь…»


стр.

Похожие книги